– Мне правда очень жаль, – сказала я. – Ни в одном отзыве не говорили о проблемах с кондиционером.

Сейчас, правда, я задумалась, как много людей вообще приезжали в этот город в разгар убийственной жары мертвого сезона.

– Тут нет твоей вины, – сказал Алекс. – Я лично во всем виню Николая.

Я кивнула, и мы неловко замолчали.

– Как поживает твой папа? – спросила я, чтобы как-то развеять тишину.

– Неплохо, – ответил Алекс. – Он поживает неплохо. Я уже рассказывал тебе о наклейке на заднем стекле машины?

– Рассказывал, – улыбнулась я. Алекс тихо рассмеялся и взъерошил себе волосы ладонью.

– Господи, как скучно, оказывается, стареть. Единственное, о чем я могу тебе рассказать, – это что мой папа купил себе новую наклейку на заднее стекло машины.

– Вообще-то история замечательная, – не согласилась я.

– Пожалуй, – он наклонил голову набок. – Может, хочешь послушать о моей посудомоечной машине?

Я ахнула и схватилась за сердце.

– У тебя есть собственная посудомоечная машина? Прямо на твое имя зарегистрировали?

– Ну… Обычно их не регистрируют на чье-либо имя, но в общем-то да. Я ее купил. Сразу после того как переехал в новый дом.

Сердце неприятно кольнуло, хотя я затруднилась бы описать, что именно я почувствовала.

– Ты… Дом купил?

– Я тебе не рассказывал?

Я покачала головой. Конечно, он мне не рассказывал. Когда бы он мне об этом сказал? Но больно все равно было. Больно было от всего, что я упустила за эти два года.

– Это дом моих бабушки и дедушки, – объяснил он. – До того как бабушка умерла, она завещала дом папе. Он хотел его продать, но сначала там нужно сделать ремонт, а на этого у папы нет ни времени, ни денег. Так что теперь там живу я и потихоньку привожу дом в порядок.

– Бетти? – усилием воли я проглотила свои эмоции. Я видела бабушку Алекса всего несколько раз, но она мне ужасно понравилась. Это была крошечная, еще меньше меня, старушка с неистовой тягой к жизни. Она обожала истории о таинственных убийствах, острую еду и современное искусство. Еще она отлично вязала крючком. В молодости она влюбилась в приходского священника, и в конце концов он ушел из церкви, чтобы жениться на ней («И вот так мы стали протестантами!»), а затем («Восемь месяцев спустя», – рассказывала она мне, весело подмигнув) родилась мама Алекса. У нее были тонкие темные волосы – совсем как у бабушки Алекса, и орлиный нос – совсем как у его дедушки, упокой Господь его душу.

Жила она в обалденном четырехэтажном доме, построенном в начале шестидесятых. Гостиная была заклеена желто-оранжевыми цветочными обоями, а поверх паркета и плитки ей пришлось положить уродливый коричневый ковер – везде, даже в ванной, – после того, как она поскользнулась и сломала бедро несколько лет назад.

– Бетти умерла? – тихо прошептала я.

– Это была мирная смерть, – ответил Алекс, не смотря мне в глаза. – Ты ведь знаешь, она была очень старой.

Он начал складывать бумажную обертку от трубочки в маленькие аккуратные квадратики. На его лице не отражалось ни единой эмоции, но я-то знала, что из всей своей семьи Бетти он любил больше всех. Соревноваться с ней мог разве что только Дэвид.

– Боже. Мне так жаль. – Я изо всех сил старалась, чтобы мой голос не дрожал, но эмоции рвались наружу, словно приливная волна. – Фланнери О’Коннор и Бетти. Как бы я хотела, чтобы ты рассказал мне сразу.

Он медленно поднял на меня взгляд орехово-карих глаз.

– Я не был уверен, что ты хочешь со мной говорить.

Я сморгнула слезы и отвернулась, притворяясь, что убираю с лица волосы, а вовсе не стираю слезы. Когда я снова взглянула на Алекса, он все еще пристально смотрел на меня.

– Я хотела с тобой говорить, – сказала я. Черт. Меня все-таки начало трясти.

Даже ансамбль Мариарчи, играющий в соседнем зале, вдруг утих до едва различимого шума. В мире остаемся только мы с Алексом да разноцветный стол ручной работы.

– Ну, – мягко произнес Алекс, – теперь я это знаю.

Мне очень хотелось спросить, хотел ли он поговорить со мной все это время. Печатал ли он когда-нибудь сообщение, которое потом не решался отправить? Думал ли о том, чтобы позвонить мне? Набирал ли мой номер?

Чувствовал ли он, что потерял два года своей жизни просто потому, что мы перестали общаться? И если да, то почему он позволил этому случиться? Я хочу, чтобы он сказал: теперь все будет по-прежнему, как тогда, когда мы могли рассказать друг другу абсолютно все, когда мы могли находиться рядом друг с другом и не чувствовать никакого стеснения, как будто мы всего лишь естественное продолжение друг друга.

Но в этот момент, конечно же, пришел наш официант, неся с собой счет. Я машинально потянулась за ним, не давая Алексу взять его в руки.

– Это же не кредитка «О + П», – полувопросительно произнес Алекс.

Я соврала прежде чем вообще успела над этим подумать.

– Теперь они просто возмещают нам расходы.

Руки у меня немедленно начали чесаться – так мне претила сама мысль о том, чтобы лгать Алексу, но отступать назад уже было поздно.

Когда мы вышли на улицу, было уже темно и звездно. Дневной зной спал, и хоть все еще было под двадцать пять градусов, это ни в какое сравнение не шло с сорока градусами жары, которая доканывала нас несколько часов назад. Было даже немного свежо. Мы в молчании пересекли парковку, направляясь к нашему старенькому «Эспайру». Теперь, когда мы разбередили старые воспоминания о Хорватии, говорить стало еще тяжелее.

Раньше я все убеждала себя, что нам нужно оставить это в прошлом, но теперь я осознала: каждый раз, когда я узнаю что-то новое о том, что случилось за эти два года, в моем сердце кровоточит все та же старая незажившая рана.

Я предполагала, что Алекс тоже может чувствовать что-то подобное, но он всегда был хорош в том, чтобы подавлять свои чувства, когда не хотел ими делиться.

Все то время, что мы ехали домой, я безостановочно думала: «Я бы никогда этого не сделала. Если бы это только могло все исправить, я бы никогда этого не сделала».

Когда мы поднялись в квартиру, внутри оказалось куда жарче, чем снаружи. Мы склонились над термостатом.

– Двадцать семь градусов? – выговорил Алекс. – Температура снова пошла вверх?

Я потерла переносицу. Глаза пульсировали от начинающейся головной боли – может, всему виной была жара, может, алкоголь, может, стресс, а может быть, все это вместе.

– Ладно. Ладно.