Гостья госпожи Илзе говорила куда больше и ещё быстрее, хотя последнее и вовсе полагалось невозможным. Тараторила без устали, жестикулировала, улыбалась, строила гримасы, сыпала вопросами, которые госпожа Илзе переводила степенно, без лишней спешки. Спустя недолгое время Ирис сообразила, что и озвучивалось ей далеко не всё, что вылетало изо рта гостьи. Обстоятельство это не особо печалило, грызло Ирис сомнение резонное, что не за всеми вопросами она успела бы, даже если говорили они на одном языке. И Ирис ничего не понимала из стремительной речи гостьи.

Госпожа Илзе представила гостью как Эпифанию.

Эпифания.

Красивое имя. Необычное на взгляд Ирис, но в Изумирде полно необычных имён, одно причудливее другого.

И сама она красива. Тёмно-каштановые локоны по плечам, карие глаза, прехорошенькое личико и милая родинка над верхней губой, увидишь и всенепременно запомнишь. Воздушное алое платье более мягкого оттенка, чем предпочитала госпожа Илзе, и не столь роскошно, но Эпифании подходило идеально. Со слов госпожи Илзе Ирис поняла, что гостья человек, не змеелюдка, и невысокого положения, а значит, не так уж сильно от неё, Ирис, отличается, однако отчего-то мало общего она между ними находила. Эпифания гляделась утончённой столичной красавицей, очаровательной и немного порывистой, в то время как Ирис обычная простушка из далёкого северного края, где большинство жителей столицу отродясь не видывали и вряд ли когда-нибудь увидят.

Но делать нечего, коли позвали, надо остаться и вести беседу с гостями, какие бы чувства те ни вызывали. Не может Ирис вечно в спальне Ива укрываться и беспокойным духом по дому бродить, опасаясь лишний раз выглянуть за пределы ограды.

Она и сама не могла сказать в точности, чего именно ждала от этой жизни, переменившейся так внезапно. Весь дом, от молоденькой девчонки, служившей помощницей кухарки, до пожилой бабушки Ива, знал, что они с Ивом спят, не таясь, в одной комнате, и никто не смотрел на них — или только на Ирис — с осуждением. Не презирали её, не шептались за спиной, не говорили за глаза, что нечестивой беспутнице не место среди доброго богонравного люда. Ив своё слово держал и даже не намекал, что, мол, на мягкой перине спится куда слаще, нежели на узкой жестковатой кушетке. Они по-прежнему только обнимались и целовались и то чаще за пределами дома, чем в спальне, словно Ив опасался, что при такой близости к кровати поцелуями дело не кончится. А может, и впрямь опасался.

Зато Ирис больше не боялась госпожи Илзе. С первой встречи она казалась такой надменной, холодной и чем-то похожей на незаконного Рейни — тот тоже порой вроде смотрел прямо на Ирис, а вроде и мимо, словно она пустое место, хуже нищенки какой, внимания благородных не стоящей. Теперь же только с госпожой Илзе Ирис могла разговаривать, не подбирая слов и не пытаясь по глазам, жестам и интонациям угадать, что хочет сказать собеседник. Госпожа Илзе отвечала на её вопросы, разъясняла то одно, то другое, помогала в изучении здешнего языка, не повышала голос и не гневалась, если Ирис ошибалась или сразу не получалось. И за новой одеждой Ирис ездила с ней, потому как Ив, разумеется, не имел ни малейшего представления, где лучше приобретать женские платья и всё необходимое. Они-то и ту подарочную шляпу купили вместе, когда бродили по базару, и Ирис глянулась эта шляпка среди прочего многообразия головных уборов, выставленных на прилавке и полочках под полосатым навесом. И по женской нужде Ирис обращалась к Илзе, ведь не объясняться же, в самом деле, знаками с прислугой в надежде, что те сразу смекнут, что вдруг потребовалось этой странной молодой госпоже. И дело для Ирис Илзе нашла: попросила помочь с камнями, которые привозились в дом целыми ларцами, рассортировать, поискать искру силы. Если найдёшь, отложить в один ларец, если нет — в другой. Камни с искрой отправятся к артефакторам, пустышки станут украшениями, резными фигурками и многим другим, о чём Ирис раньше не подозревала. Думала, драгоценные камни и драгоценные, есть дорогие, есть более дешёвые и последние кроме украшений идут на артефакты. А тут вон сколько всего ещё. Искать искру оказалось нетрудно, Илзе всё подробно объяснила и Ирис была ей благодарна за возможность чем-то заниматься. Ив, правда, удивлялся, зачем это Ирис, а она всё пыталась растолковать ему, что не привыкла день-деньской бездельем маяться.

Дома всё было иначе.

Но дом, родной дом, нынче далеко, и она сама выбрала другой, отказалась от отчего крова.

Жаль, с мамой Ива не случилось того же взаимопонимания, как с госпожой Илзе. Госпожа Озара совершенно не понимала девушку, которую её сыну вздумалось привести в их дом, а Ирис не хватало ни знаний, ни ловкости, чтобы научиться ладить с матерью возлюбленного. Вот она-то наверняка Ирис презирала, просто не демонстрировала открыто. Она никогда не обращалась к девушке, когда им случалось ужинать всем вместе за одним столом, не просила сестру перевести фразу-другую для Ирис и избегала сталкиваться с ней в коридорах, а если уйти от встречи возможности решительно не было, то почти на неё и не глядела. Конечно, госпожа Озара и с незаконным Рейни мало разговаривала, но всякому понятно, что возлюбленный сестры и возлюбленная сына, да ещё неподходящего положения и происхождения, — две разные величины.

Беседа с Эпифанией текла худо-бедно, не слишком увлекательная, но Ирис старалась. Держала бокал, как держала его госпожа Илзе, брала сладостей понемножку, не накидываясь, словно голодная, вежливо улыбалась и смотрела на Эпифанию так, как должна смотреть радушная хозяйка на желанных гостей. По крайней мере, надеялась, что в её взгляде читаются именно радушие и сдержанный интерес.

Наконец госпожа Илзе будто невзначай заметила, что гостье пора, и Эпифания засобиралась. Бурно, суетливо попрощалась с Ирис, обняла её так, словно они уже много лет дружили, накинула на волосы покрывало и в сопровождении госпожи Илзе направилась к двери. Ирис с ними не пошла, осталась в гостиной. Через неплотно прикрытую дверь слышала громкий восторженный голос Эпифании — госпожа Илзе отвечала тише, спокойнее. Взяла с тарелки горсть вареных в меду орешков, отправила в рот и замерла, расслышав третий голос.

Мужской.

И совершенно точно фрайну Рейни не принадлежавший.

Охваченная смутной тревогой, Ирис выскочила из гостиной в коридор и застыла, увидев, как Эпифания обнимает Ива. Как обвивает тонкими руками его шею, как прижимается бесстыдно всем телом.

И как впивается в его губы совсем не дружеским поцелуем.

Согнувшись, Ив замер не хуже Ирис, вроде не обнял в ответ, но и сразу не высвободился. Госпожа Илзе в лице переменилась, схватила бесцеремонную гостью за руку, дёрнула в сторону и тут заметила Ирис. Помрачнела сильнее, бросила что-то отрывисто на изумирдском. Эпифания же невозмутимо отстранилась и, продолжая обнимать Ива второй рукой, заворковала нежным голоском. На Ирис она не смотрела, то ли не видела, то ли предпочитала не видеть. Ив голову повернул, посмотрел на Ирис и наконец снял с себя девичью руку. Шагнул было к Ирис, но Эпифания вцепилась в его локоть почище клеща и продолжила говорить, только тон переменился, стал умоляющим, жалобным. Ив ответил коротко, стряхнул её пальцы, и Ирис поспешила вернуться в гостиную.