Мне пришла в голову мысль, что я могу бросить Пио и тем самым спасти себя от увечий. Хотя дворняга тут же расправится с песиком, она будет занята этим достаточно долго, чтобы я смогла спастись. Конечно, я сразу же отбросила эту мысль. Я бы никогда не смогла спать спокойно, зная, что обрекла невинного Пио на ужасную смерть.

Через мгновение, которое мне понадобилось, чтобы принять это решение, я снова услышала рычание и обернулась. Собака поднялась на ноги и уже бежала ко мне. Я ловила ртом воздух, пот стекал по спине и лбу, и я понимала, что убежать от собаки мне не удастся. В последней попытке спасти нас обоих я оставила мысль о бегстве и бросилась на землю, подмяв под себя Пио и закрыв руками голову и шею. Может быть, если мы не будем шевелиться, собака потеряет к нам интерес прежде, чем покалечит.

Рычание стремительно приближалось, и я приготовилась к нападению, возблагодарив небеса за то, что на мне длинные юбки, способные защитить нас от клыков разъяренной твари на какое-то время. Пио послушно лежал подо мной, и я даже через корсет ощущала жар его маленького тела. Я знала, что храбрый песик сразился бы с более крупным врагом, но он был достаточно умен, чтобы слушаться меня. Мне оставалось только молиться о быстром конце Пио, если дворняга доберется до него.

Но вдруг я услышала короткий пронзительный вой, больше похожий на человеческий, чем на собачий. Мне на спину словно упал валун, покрытый мехом, лишив меня возможности дышать, поскольку я еще прилагала усилия, чтобы не раздавить Пио. Зажмурив глаза, я с ужасом ждала, когда у меня на затылке сомкнутся собачьи челюсти, однако почувствовала, что меховой валун скатился с моей спины. Затем я услышала странный звук, как будто что-то шлепнулось на землю.

Я открыла глаза и, повернув голову, увидела, что дворняга билась в агонии, лежа в траве рядом со мной. Ее пасть была широко раскрыта, и из нее вывалился длинный красный язык. Светло-коричневая шерсть окрасилась в малиновый цвет, а из шеи торчала блестящая рукоятка ножа. Пока я на нее смотрела, не в силах поверить своим глазам, ее движения становились все медленнее, перешли в редкие конвульсии и окончательно затихли.

Я осторожно отцепила руки с затылка, поднялась на колени, прижимая к себе дрожащего Пио, и стала ждать, что произойдет дальше. Надо мной промелькнула тень, и я увидела элегантную мужскую руку в черном рукаве, которая вытащила нож из мертвой твари и вытерла лезвие о шкуру.

Солнце било мне в глаза, и я заморгала, пытаясь рассмотреть стоящего передо мной мужчину, но все, что я смогла увидеть, — это высокий силуэт, одетый в черное.

Учитель?

Зрение начало возвращаться ко мне, и я быстро осознала свою ошибку. Я действительно знала этого мужчину, но это был не Леонардо. Высокий мужчина в черном, который пришел мне на помощь и расправился с напавшей на меня собакой ударом ножа, оказался не кем иным, как отчаянным Грегорио, капитаном гвардии Моро.

Удаче всегда сопутствует зависть.

Леонардо да Винчи. Атлантический кодекс

— Это было чертовски глупо, гулять с собакой возле конюшен, — заметил Грегорио, засовывая нож в сапог и бесстрастно глядя на меня сверху вниз.

Возможно, испытанный страх стал причиной моей неадекватной реакции, но я лишь молча смотрела на него с чувством, граничащим с благоговением. На нем была все та же черная туника, черная кожаная куртка и черно-красные короткие штаны, суровость его наряда нарушала лишь белая рубашка, выглядывающая из прорезей рукавов. Его черные вьющиеся волосы, равно как и меч у бедра, сияли в лучах солнечного света, придавая ему сходство с небожителем, спустившимся на землю. Ему недоставало лишь крыльев и нимба над головой. Что касается его мрачной красоты, она одинаково могла принадлежать как ангелу, так и демону.

Мне пришла в голову мысль, что с обоими из этих представителей неземной когорты большинство женщин охотно разделили бы постель.

— Все знают, что эти псы опасны, — сказал он, пока я продолжала предаваться фантазиям. — Если бы я не проходил мимо, эта тварь разорвала бы на части вас обоих. Вас следовало бы выпороть за подобный идиотизм.

При этих словах меня охватило возмущение, мгновенно вытеснив все мои романтические грезы. Я прижала к себе песика и уже открыла рот, чтобы запротестовать. Конечно же, я бы никогда намеренно не подвергла Пио опасности! Я не настолько беспечна!

По всей видимости, страх лишил меня дара речи, поскольку я по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Впрочем, это не имело значения, похоже, он совсем не нуждался в моем ответе.

— Вам еще повезло, что здесь была лишь одна собака, а не вся свора. Остальные, должно быть, были с конюхами, которые пошли объезжать лошадей. Если бы они все на вас напали, от вас бы мокрого места не осталось.

Должно быть, он принял мое продолжительное молчание за признание своего безрассудства, поскольку перестал меня отчитывать. Внезапно нахмурившись, он спросил:

— Это ведь Пио, не так ли? Пес графини?

Он протянул руку и почесал собачку за ухом.

— Он не ранен?

— Думаю, что нет, — ответила я наконец, обретя дар речи. Что до самого Пио, то он заскулил и лизнул руку мужчины, видимо, узнав его.

Выражение лица капитана смягчилось, и он протянул руку, чтобы помочь мне подняться на ноги.

— Он умный маленький зверек, — сказал он, поддерживая меня за плечи, так как я пошатывалась, не в силах обрести равновесие. — Вам повезло, что с ним все в порядке. Если бы что-нибудь случилось, Катерина бы с вас три шкуры спустила.

Катерина. Вспомнив о цели своего пребывания при дворе, я сделала себе мысленную зарубку. Безусловно, для человека его положения подобное обращение к графине являлось, по меньшей мере, фамильярностью. Но мне пришлось временно позабыть о своей миссии быть глазами и ушами учителя, потому что капитан вдруг заинтересовался моей персоной.

— Как насчет вас, вы не ранены? Давайте, я осмотрю вашу руку.

С видом человека, привыкшего брать на себя ответственность за других, он освободил Пио из моих объятий — к своему удивлению я обнаружила, что золотая веревка все еще обмотана вокруг моей руки — и усадил его у моих ног. Снова вытащив нож, он взял меня за пострадавшую от клыков собаки руку, и спокойными, уверенными движениями разрезал шнуровку, прикрепляющую верхний рукав к корсажу. Затем он оторвал порванный, окровавленный рукав рубашки, обнажив мою руку.

Теперь, когда страх понемногу покидал меня, я почувствовала жжение от запястья до локтя на моей правой руке. Кровь по-прежнему сочилась из длинного пореза, и при соприкосновении раны с утренним воздухом меня пронзила боль.

— Нужно обработать рану, иначе она загниет, — заключил он. — Где Изабелла и Розетта?

Когда я в изумлении уставилась на него — откуда он знал, что они были со мной? — он лишь пожал плечами.