было много людей. И кое-кто из них узнал голубого тунца, так что новость быстро разнеслась.

На обратном пути к нему подходили с вопросами. Цзюйлань заявил, что в гостинице «Ракушка» сегодня будет шведский стол, и менее чем за полчаса принял заказы от сорока человек, после чего сообщил, что больше мест нет. Наверное, если бы эти пятеро ценителей музыкальных инструментов не были друзьями Ишэна, то, скорее всего, рыбки бы им не досталось.

Собрав со всех деньги, я подсчитала сумму: двадцать шесть тысяч четыреста юаней. Изначально было двадцать семь, но Цзюйлань взял шестьсот и отдал их чудо-доктору, чтобы тот купил овощей, фруктов и напитков.

В половине седьмого начался фуршет. Во дворе было расставлено несколько столов с белыми скатертями. На тарелках лежали отварные зеленые овощи, холодная морская капуста, овощной салат и различные нарезанные фрукты. Но никто из гостей не обращал на них внимания, ибо каждый желал лишь полакомиться голубым тунцом. Можно сказать, что те шестьсот юаней с человека были потрачены на возможность попробовать тунца. Кроме рыбы, гости ничем больше не интересовались.

Пока мы с Ишэном расставляли приготовленные овощи и фрукты, Цзюйлань принял душ и переоделся. Перед раковиной у кухни стоял длинный металлический стол, за которым и встал наш повар. Очищенный тунец лежал перед ним. Для удобства дедушка установил лампу под кухонным карнизом. Яркий свет отражался от белоснежной футболки Цзюйланя, и выглядел мужчина очень эффектно.

Он опустил голову, положив заточенные ножи на стол. Все уставились на него, задаваясь вопросом, что же шеф-повар собирается делать, чтобы оправдать возложенные на него ожидания.

– Сегодня вечером я приготовлю рыбные кусочки.

А?.. Рыбные что? Те немногие, кто понял, тут же объяснили остальным, что речь о японских сашими.

– Нарезать рыбу буду, основываясь на искусстве резки ножом, возникшей в эпоху Тан. В то время это называлось «чжокуай», или «рыбное ассорти». Япония переняла это искусство у Китая и разработала свои техники. Можно сказать, что рыбное ассорти – это разновидность блюд из нарезанной сырой рыбы, но не сашими.

Держа нож в правой руке и направив лезвие вниз, Цзюйлань поклонился.

– По традиции здесь нужно музыкальное сопровождение, но я не могу разорваться, поэтому обойдемся поэзией.

Благодаря его высокому росту и элегантным манерам у гостей создавалось ощущение, что перед ними благородный господин из далеких эпох. Растерявшись, присутствующие неосознанно выпрямились и склонили головы в ответ. А когда подняли, под звучный голос повара блеснул нож – и на тарелке появился первый кусочек.

Повар-искусник из рук рыбака

Принял с почтением свежий улов.

Снял чешую острием тесака,

Рыбу разделал на много кусков.

Красные рыбьи глаза удалил,

Кости извлек и с лучком порубил.

Падают белые рыбы ломти

Из-под ножа еле слышно, как снег,

Лучшее – мне: все же, как ни крути,

Я среди нас пожилой человек.

Каждому повар поднес по куску,

Мягкое брюшко – лишь мне, старику…

Я не заметил, как стало пустое

Полное лакомства блюдо златое[43].

Нарезая рыбу, Цзюйлань прочитал отрывок из стихотворения поэта Ду Фу. Он покачивался из стороны в сторону вслед за изменением тона своего голоса, словно в танце, а нож поднимался и опускался, будто качаясь на ветру. Кусочки рыбного филе приземлялись на белую фарфоровую тарелку и напоминали снежинки. Спустя время, точно аккуратная пагода, на ней лежала гора из нарезанного тунца.

Направление ножа изменилось, и рыба уже стелилась на другую тарелку: Ишэн не забывал помогать и поспешно заменял тарелки. Убедившись, что «ассистент» справится, Цзюйлань ускорился, и филе полетело, напоминая листву, ветром сорванную с дерева.

Гости завороженно наблюдали за нарезкой, а маэстро кулинарного искусства тем временем взял еще один нож в другую руку. Никто даже не догадывался, что произойдет дальше. Мое сердце дрогнуло, я широко распахнула глаза и, затаив дыхание, наблюдала.

– Ах!

Под восхищенные вздохи толпы Цзюйлань левой рукой резал лук, а правой – рыбу. Один нож поднимался, в то время как другой опускался, и все это было похоже на танец. От шеф-повара веяло спокойствием, а каждый кусочек был тоньше крыла цикады – один за другим они изящными перышками ложились на тарелку.

Я все думала о танских стихах, что читала когда-то: «Звук ножа прохладен и тянется, словно нить», «Тарелка, подобно снегу, боится дуновения ветра».

Какая-то невероятная картина разворачивалась перед моими глазами.

«Разве ты не видишь, что, разрезав позвоночник, навсегда отрезаешь путь к волнам».

С последней строчкой стихотворения ножи остановились и на длинном столе остались лишь кости и сорок восемь аккуратных тарелок с рыбой.

– Угощайтесь, – положив нож, сказал мой помощник.

Через мгновение кто-то зааплодировал. Затем подхватили и остальные – аплодисменты гремели подобно грому. Присутствующие были настолько потрясены, что не могли подобрать подходящих слов и только бурно хлопали в ладоши, выражая крайнее изумление и волнение.

Цзюйлань же по-прежнему сохранял непринужденный вид. Он прикрыл кости белой тканью и изящно, на европейский манер, поклонился гостям, чем вызвал всплеск новых оваций. Пробравшись мимо гостей, мужчина зашел в гостиную.

Собравшиеся проводили его взглядом до плетеного стола, на котором лежал гуцинь. Цзюйлань сел за стол и начал играть. Это оказалась «Летняя ночь, звездное небо и море», чему я очень удивилась. Четко помню, что месяц назад он слышал песню впервые. Но как это возможно – исполнять музыку, которую слышал всего несколько раз?

Многие из пришедших сегодня наверняка видели смену масок в сычуаньской опере[44] или арабский танец живота. Поэтому игра на гуцине не вызвала сильного удивления, по сравнению с тем поразительным эффектом, который произвела нарезка рыбы. Порывистые движения сменились на спокойные, заставив людей расслабиться и сделав чувствительнее их вкусовые рецепторы, что лучше всего подходит для дегустации.

Всем не терпелось попробовать тунца. Мясо было тонким, почти прозрачным и таяло во рту. Гости были довольны, чувствуя, что вечер стоил своих денег.

* * *

Когда гости ушли и мы убирали двор, было уже десять вечера. Приняв душ, я села на диван, скрестила ноги и в изумлении уставилась на более чем двадцать тысяч юаней. Мне не нужно было платить за аренду или ипотеку, так что если откладывать, то хватит на все годовые расходы. Несколько дней назад я дала себе слово не брать денег в долг у Бувэня и сказала себе доверять Цзюйланю, но никогда бы не подумала, что он так быстро исправит наше положение.

В дверь