Она еще не допела, а дети уже торчали в кухонных дверях, глядя в изумлении на мать. Когда Паола замолкла, Кьяра выпалила:

— Мама, а я и не знала, что ты так поешь!

Паола посмотрела не на дочь, а на мужа и ответила:

— Всегда есть что открыть для себя в людях, которых вроде бы хорошо знаешь.

К концу трапезы всплыла тема школы, и с неизбежностью перехода дня в ночь Паола спросила Кьяру про уроки религии.

— Я бы не стала на них ходить. — И Кьяра взяла яблоко из вазы с фруктами в середине стола.

— И почему вы не разрешаете ей не ходить туда?! — вмешался Раффи. — Все равно пустая трата времени.

Паола оставила его высказывание без внимания.

— Почему ты так говоришь, Кьяра?

Та лишь пожала плечами.

— Уверена, что у тебя есть дар речи, Кьяра.

— Ой, хватит, мам! Когда ты начинаешь говорить со мной таким тоном, я уже знаю — ты не станешь слушать ничего, что я скажу.

— И что же это за тон, позвольте узнать? — осведомилась Паола.

— Вот этот самый! — отбрила Кьяра.

Паола безмолвно обратила взор на мужскую часть семьи в поисках поддержки — недозволенная атака со стороны младшего чада, — но встретила столь же молчаливое суровое осуждение. Кьяра, пригнувшись, чистила яблоко, кожуру снимала единой полоской, ее уже хватило бы, чтобы протянуть через стол.

— Извини, Кьяра, — проговорила Паола.

Та метнула на нее взгляд, удалила остаток кожуры, отрезала кусок яблока и положила на ее тарелку.

Брунетти решил — время возобновить переговоры:

— Почему ты не хочешь ходить на занятия, Кьяра?

— Раффи правильно говорит: трата времени. Я запомнила весь катехизис в первую неделю, и все, что мы делаем, — рассказываем его наизусть, когда он нас спрашивает. Скучно — лучше почитала бы или сделала другие уроки. Но хуже всего — он не любит, когда мы задаем вопросы.

— Какого рода вопросы? — Он как раз получил последний кусок яблока, а Кьяра взяла чистить другое.

— Ну, сегодня, — она сосредоточила внимание на ноже, — он говорил, что Бог — наш отец, и все повторял: «Он», «Его» и так далее. И я подняла руку и спросила: Бог — дух или нет. Он сказал — да, дух. Тогда я спросила, правильно ли, что дух отличается от человека потому, что у него нет тела, он нематериален. Он согласился, а я задала вопрос: как Бог может быть мужчиной, если он — дух и у него нет ни тела, ничего.

Брунетти над опущенной головой Кьяры бросил взгляд на Паолу — опоздал: на лице ее нет и следа торжествующей улыбки.

— И что сказал падре Лючано?

— Ой, он прямо набросился на меня. Сказал — я что-то из себя изображаю. — Посмотрела на него, забыв о яблоке. — Но я ничего не изображаю, — правда, хотела узнать. Не понимаю этого: в смысле — Бог не может быть сразу и тем и тем, разве… — Поймала себя на том, что чуть не использовала обсуждаемое местоимение. — Разве это возможно?

— Не знаю, ангел мой, с тех пор как я это все учил, прошло много лет. Думаю, Бог может быть всем, чем захочет. Он, видимо, настолько велик, что наши мелочные правила насчет реальности вещества и нашей крохотной вселенной ничего для него не значат. Ты об этом не думала?

— Нет, не думала. — Она отодвинула свою тарелку, поразмыслила. — Наверно, такое возможно. — Опять пауза на раздумья. — Можно я пойду делать уроки?

— Конечно. — Он протянул руку и взъерошил ей волосы. — Если будут затруднения с математикой, серьезные, — приноси мне.

— А что ты сделаешь, папа, — расскажешь мне, что не можешь помочь, потому что с тех пор, как ты учился в школе, математика стала совсем другой? — со смехом спросила Кьяра.

— Разве не так я всегда поступаю с твоей домашней работой по математике, дорогая?

— Да. Наверно, ты и не можешь иначе?

— Боюсь, что так. — И он откинулся на спинку стула.

Вечером Брунетти посвятил себя чтению ранних отцов церкви — форме досуга, которой обычно не слишком увлекался. Однако вторжение религиозной темы в личную и в профессиональную жизнь не в его силах предотвратить. Начал с Тертуллиана, но немедленно возникшая неприязнь к этому напыщенному пустословию заставила его перейти к писаниям Святого Бенедикта. Тут он набрел на такой пассаж: «Муж, коего ведет неумеренная любовь, столь страстно соединяющийся со своей женой, что даже если бы она не была женой ему, а он все равно хотел бы ее иметь, творит грех».

— «Иметь»? — произнес он вслух, поднимая глаза от страницы и надеясь воздействовать на Паолу — сидит подле него, почти засыпает над заметками к уроку, который ей предстоит завтра провести.

— А-а-а?… — вопросительно протянула она.

— И мы позволяем этим людям обучать наших детей?!

Он прочел ей этот текст и скорее почувствовал, чем увидел ее реакцию.

— Что это значит? — решил уточнить он.

— Это значит, что, если людей посадить на диету, они будут думать о еде. Заставлять бросить курить — все мысли о сигаретах. Мне кажется, логично так: скажите человеку, что не должен заниматься сексом, — станет одержим этим предметом. А тогда — давайте ему возможность учить других, как жить половой жизнью… и не оберетесь неприятностей. Вроде как слепой учит истории искусств.

— Почему ты никогда мне ничего такого не говорила? — спросил он.

— Мы же условились, и я обещала: никогда не вмешиваюсь в религиозное обучение детей.

— Но это же сумасшествие! — Он хлопнул рукой по страницам раскрытой книги.

— Конечно, сумасшествие, — ответила она совершенно спокойно. — Но разве большее, чем основная часть того, что они видят и читают?

— Не знаю, о чем ты.

— Мадонна, секс-клубы, секс по телефону… перечислять можно без конца. Это всего лишь обратная сторона той же медали, явления, породившего того маньяка, который это написал. — Показала на книгу в его руках. — И там и там секс превратился в навязчивую идею. — И Паола вернулась к своему.

Через несколько секунд Брунетти сказал:

— Но…

И молчал, пока она на него не взглянула. А когда на него обратили внимание, повторил:

— Но неужели они действительно рассказывают детям подобное?

— Я тебе напомнила, Гвидо — это все на твое усмотрение. Ведь не кто иной как ты настаивал, чтобы они изучали… сейчас — твоя точная формулировка — «западную культуру». Ну так Святой Бенедикт — это из него тот злосчастный пассаж? — и есть часть западной культуры.

— Но не могут же их такому учить!

— Спроси Кьяру. — Она опять склонилась над заметками.

Оставленный во взрывоопасном состоянии Брунетти решил: на следующий день так и сделает. Закрыл книгу, отложил и вытащил из стопки на полу возле дивана другую. Устроился поудобнее и углубился в «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия, как раз добрался до описания осады императором Веспасианом Иерусалима, когда зазвонил телефон. Он протянул руку к небольшому столику рядом и взял трубку.