сейчас похищен. Но наши люди врагу живыми не сдаются, поэтому решил порезать себя ножом, который как раз для этого дела оказался случайно у него в кармане. Но не успел, потому как зелёные человечки отобрали у него нож и нанесли ему несколько ранений, очень болезненных, так что он испытывал сильные мучения и чуть не умер.

А что, в семьдесят шестом году уже прилетали летающие тарелки? Мне казалось, что они прилетят попозже — в конце восьмидесятых-девяностых, когда на советского гражданина обрушится шквал газетных «сенсаций», включая инопланетян, которые стоят за всеми мировыми войнами и прочими катаклизмами.

Странно, но я дела «о зеленых человечках» не помню. Ну, если оно было в семьдесят шестом, а я пришел в уголовный розыск в семьдесят восьмом, то ничего удивительного. За два года столько всего появится, что о человечках забудут.

— Борь, но это и так понятно, — вздыхает майор. — Ты же объяснение читал? Какие летающие человечки и зеленые тарелочки? Ну кто же нормальный такое напишет? С бабой поцапался, та выгнала из квартиры. Наклюкался и решил себя зарезать. И все. Попытка самоубийства. Нет тяжкого.

— А кто объяснение такое взял, про зеленых человечков? — усмехается Боря. — Не надо было всякую ахинею записывать. Мало ли чего наборонить можно!

Взгляды присутствующих устремляются на меня, потому что это уже притча во языцах, как раненый участковый после реанимации что-то говорил о сто четвертом микрорайоне и каком-то аквариуме. Слово «аквапарк» не понял никто.

Майор Семенов изрек тираду, в которой говорилось об инспекторах уголовного розыска, не умеющих работать. Благозвучные слова при этом были почти неразличимы на фоне витиеватых идиоматических выражений.

— А я записал то, что он мне рассказывал, — огрызается сдающий смену сыщик. — Время утреннее, конец смены, если я пустой приеду, от вас же и получу по шапке.

Семёнов начинает нервничать — перепалка со строптивым следователем затягивается без особой для этого нужды. Решение находится — ни нашим, ни вашим.

— Краснюк, — начальник подаёт тощий материал дежурному, — дорабатывайте в дежурные сутки. Если затрёт с текущими происшествиями, доложишь. Всё понятно?

Инспектор уголовного розыска, который принимает смену вместе со мной (я тут как бы стажёр) почти с ненавистью смотрит… Нет, не на Борю, а на своего сменщика. Это ведь ему теперь придется подчищать хвосты. А Боря, что? — Он по существу дела говорит.

А я смотрю на старшего лейтенанта — постарше меня лет на пять, почти с нежностью, потому что узнал в молоденьком следователе Бориса Рябинина, впоследствии подполковника, лучшего следователя города и области, а по выходе на пенсию — лучшего адвоката Череповца. Кто-то, может, со мной и не согласится, но я — то знаю, что это именно так.

Следователи, узнававшие, что в их деле адвокатом будет участвовать Рябинин, впадали в прострацию: женщины срочно уходили в декрет, мужчины в запой. Борис Михайлович мог на заседании суда развалить любое дело, отправив его на доследование. Уж с его-то опытом и умом, не отыскать огрехов? Но дела он редко разваливал, жалел своих недавних подчиненных, да и смысла в этом не видел — клиент-то в СИЗО, нужно его дело решать. А вот добиться от суда переквалификации тяжкого преступления на менее тяжкое — это запросто. А был вообще случай, когда подсудимого, содержащегося в СИЗО, освободили прямо в зале суда. К Рябинину была очередь даже не для того, чтобы он взял клиента, а просто ради дельного совета по какому-нибудь хитрому вопросу.

Увы, хорошие люди быстро уходят из жизни. Тяжелая болезнь, смерть любимой жены, а потом и сам Борис Михайлович ушел от нас в мир иной.

Следователь Боря меня тоже пока не знает. Ничего страшного, еще познакомимся. Не знает, что количество звездочек на его погонах будет расти сообразно занимаемым должностям, потом осыпаться, сменяясь уже большими звездами. И что он проработает в следствии двадцать пять лет, соберется на пенсию, а мы будем устраивать вокруг него пляски с бубнами — Борис Михайлович, Боря! Родной! Да на кого же ты нас покидаешь? Так загнется же следствие без тебя, а заодно и отдел территориальный! Кто будет уголовные дела проверять, следователей носом в огрехи тыкать? Начальником следственного отдела быть не хочешь? Ну, останься хотя бы начальником отделения! Будешь сидеть в кабинете, чай пить и смотреть дела. И на службу станешь являться тогда, когда хочешь и, мундир надевай, когда хочешь. И на совещания можешь не приходить, чтобы свое драгоценное время не тратить! И отпуск тебе будет два раза в год. Знаем, что ты по весне берешь — картошку сажать, и по осени, чтобы выкопать.

Уговорим общими усилиями задержаться еще на пять лет.

Показатель работы следственных подразделений — дела, направляемые в суд. Но чтобы отправить в суд, нужно миновать такую инстанцию, как прокуратура. Миновать — это, конечно, не в том смысле, что пройти мимо, а буквально продраться через тернии и придирки, расставленные для тебя и твоего дела. Это конечно, всё правильно, так и должно быть, хуже, когда какой-нибудь косяк в суде вылезет. А ведь прокурорскому работнику на основании твоего дела надо обвинение поддерживать. Так что опытный работник для вычитки дела — клад неимоверный, и его, работника этого беречь и холить надо, всячески заискивать и угощать чем–нибудь незапрещённым.

Будет Рябинин смотреть уголовные дела, которые следователи отправляют в прокуратуру, а те станут содрогаться — не нашел ли Борис Михайлович какой-нибудь ляп? А он обязательно находил! И мог написать старшему следователю: «Ворона! Ты почему вменил 145 УК? Здесь 206 и 144 УК! Тебе кто диплом выдал? Чем грабеж отличается от кражи?»[16]. Писал он, конечно, подобные послания не на страницах дела, а на отдельных, специально приготовленных листочках. Замечание-то устранить можно, а вот запись неаккуратную уже никуда деть не получится.

Одна следовательщица (как вам такое выраженьице?) как-то сказала, что «ни один оргазм не сравнится с тем, чтобы получить дело от Рябинина без замечаний».

А вот если следователь сам видел «косяк», то опрометью бежал к Рябинину, истошно начиная вопить: «Борис Михайлович, не погуби! Накосячил, выговор светит, а то и статья». Рябинин листал дело, прищуривал левый глаз и изрекал: «Вот, сделаешь то-то и то-то, и все будет нормалек!»

Сейчас Рябинин пока еще не начальник, а простой следователь, но мнение его учитывают и руководители. Причём бывает так: вроде бы разные люди приводят одни и те же аргументы, но от одних отмахиваются, а других