– Шихаб ад-Дин, – сказал султан, – у тебя, я вижу, как всегда особое мнение.

– Я ничего не говорил, – скромно возразил канцлер. – Почему вы так решили?

– Это видно по твоему лицу. Ну, начинай, испорти нам настроение и радость от чистосердечного подарка, как ты любишь это делать.

Ощущая на себе множество разных взглядов, от насмешливых и до неприязненных. Насави сказал:

– У Ала ад-Дина в этом поступке нет иной цели, нежели раскрыть намеренья султана, и разведать его тайные помыслы. Кроме того, мне представляется, что держать при себе исмаилитских фидаинов, в качестве оружия, это все равно, что хранить при себе в качестве оружия ядовитую змею. Каким молоком ее не пои, рано или поздно она поступит сообразно своей природе.

Выслушав канцлера, Джалал ад-Дин обвел глазами собрание и сказал:

– Друзья мои, закончим на этом нашу беседу, идите, отдыхайте, вы много сделали для меня. А с этим человеком я еще поговорю.

Последние слова прозвучали угрожающе.

Присутствующие стали подниматься и расходиться. Султан, оставшись наедине с канцлером, сказал:

– Шихаб ад-Дин, ты убедил меня, распорядись отправить их обратно и сопроводи следующим письмом.

После этих слов он продиктовал следующее:

…Не тайна ни для тебя, ни для других, кто наш противник и кто заодно с нами, кто наш враг и кто союзник. Если ты пожелал совершить это, то сделай, а в том, чтобы указать нет нужды. Мы, если Аллаху будет это угодно, не будем возлагать на тебя такую обязанность. Поистине, с острыми мечами и свирепыми львами, мы не нуждаемся в ножах и фидаинах.

Каждая женщина, особливо знатного рода, претендует на исключительность своего положения. Но султан Джалал ад-Дин женился при каждом удобном случае на принцессах, на дочерях владетелей покоренных стран из политических соображений для упрочения связей, и не только. Джалал ад-Дин был женолюбив и не связывал себя приличиями в этом вопросе. Уже после того, как по его приказу в Синде утопили весь его гарем, он женился на дочери владетеля Фарса, атабека Саада, затем, после ее смерти, на ее сестре. На дочери Амин-Малика, главы туркмен племени ал-Йива, на Малике-Хатун, жене атабека Узбека, на ее невестке Сулафе-Хатун, которая была женой Хамуша, сына Узбека. Тем не менее, он помнил о Малике-Хатун, хотя писем ее не получал. Но всякий раз, когда он собирался посетить ее, возникало обстоятельство, препятствующее этому. Так было во время осады Хилата, к которому он приступил после захвата Тифлиса. Но стоило ему уйти из Тифлиса, как грузины напали на город. Гарнизон хорезмийцев бежал, султан, получив известие, возвратился, но было поздно: грузины подожгли город и ушли. Затем он усмирял туркмен, которые, воспользовавшись тем, что султан занят осадой Хилата, захватили азербайджанские города Аштар и Урмию. Приведя к поминовению туркмен, султан с сотней всадников из его личных слуг направился к Малике. Когда он был близок к городу, ему сообщили о том, что на лугах Хоя находятся взбунтовавшиеся мамлюки Узбека, и людей у них вдвое больше, чем у него. Но султан напал на них и преследовал до самой Гянджи, пока они не запросили пощады. Затем ему пришлось с войсками вернуться в Ирак, где в Кермане отказался платить установленную дань правитель Барак-хаджиб. Султан все время занимался тем, что приводил к повиновению вассалов, которые, чувствуя шаткость и непостоянство власти, проявляли самостоятельность и переставали платить дань.

Безрассудный поступок принцессы состоял в том, что она, отчаявшись получить ответ от султана, обратилась за помощью к хаджибу Али, наибу [86] владетеля Сирии Малика Ашрафа в Хилате. [87] Она призвала спасти ее от притязаний Шараф ал-Мулка, обещая за спасение передать ему принадлежащую ей крепости Тала. Хаджиб Али немедленно откликнулся на лестную для него просьбу сельджукской принцессы. Шараф ал-Мулк, находился на лугах Салмаса, готовясь осадить этот город, уверенный в то, что на горизонте нет никого, кто мог бы дать ему отпор. Он был настолько беспечен, что разрешил некоторым эмирам держателям икта возвратиться в свои владения. Поэтому, узнав о том, что к нему приближается наиб Айубидов [88] со всеми войсками Сирии, находящимися в Хилате, он тотчас бежал. Хаджиб Али прибыл в крепость Тала, получил ее во владение и вернулся. Вместе с ним уехала и Малика-Хатун.

Встревоженный таким поворотом событий, Шараф ал-Мулк направился в Арран. Он остановился в Мугане и разослал своих амилей [89]для сбора податей в племена туркмен. Один из них, Сирадж Хорезми, отправился к племени Куджат-Арслан и стал требовать, чтобы они каждый день резали для них тридцать овец. Туркмены возмутились и заявили Сираджу Хорезмзи: «Возвращайся к своему хозяину, а подати, которые мы должны казне, мы отвезем сами, и нет надобности, чтобы ты собирал их у нас». Амиль вернулся и доложил об этом Шараф ал-Мулку. Тот переправился через Аракс на судах, окружил становище туркмен и угнал их скот к Байлакану. Стадо составляло до тридцати тысяч голов, за своим скотом пошли туркменские женщины с малыми детьми, надеясь, что Шараф ал-Мулк вернет им овец. Но когда он прибыл туда, то разделил скот между своими людьми, оставив лично для себя четыре тысячи голов с ягнятами. Он послал ширваншаху [90] Афридуну ибн Фарибурзу требование доставить ему предназначенную для султана подать в пятьдесят тысяч динаров. Ширваншах заявил, что не нуждается в посредничестве для уплаты дани. Тогда вазир направился к берегам Куры и отрядил в Ширван четыре тысячи всадников, но ширваншах успел скрыться из города, и хорезмийцы вернулись ни с чем. После этого Шараф ал-Мулк направился в Нахичеван и остановился на лугах близ города, намереваясь осадить город. К нему прибыла хаджиба Джалалийи, владетельницы Нахичевана. С подарками и подношениями. Во время своей миссии она передала слова своей госпожи, смысл которых состоял в следующем – если ты вознамерился напасть на меня, то обратись к тому, кто получает от меня ежегодные подати. И знай, что доход от Нахичевана меньше, чем я посылаю твоему господину.