Фарух понимающе кивнул.

Али сделал несколько шагов и спросил у подавальщика, где умыться можно. Тот показал. Али отошел подальше, в темноту и сунул два пальца в рот. Затем он умылся, говоря про себя: «О Аллах, какие муки я терплю ради этой высокомерной девчонки». Али вернулся к столу, чувствуя значительное облегчение. Он все еще был пьян, язык по-прежнему заплетался, но в голове прояснилось.

– Все в порядке? – участливо спросил Фарух.

– Да-да, не беспокойтесь, весь день ничего не ел, вино в голову ударило.

– Давайте выпьем, – повторил Фарух, – и я вам расскажу.

Али держал чашу у рта столько же времени, сколько и собеседник, чтобы курьер не заметил, но сделал всего лишь два глотка, и поставил на стол.

– Удивительное совпадение, – повторил Фарух. – Так я в Марагу тоже путь держу, – Фарух хотел что-то еще сказать, но запнулся и, видимо, передумал. – А вы его обвинять будете или защищать?

– Защищать, конечно, Шамс ад-Дин ведь вазир Табриза. Мы считаем, что обвинение в заговоре не соответствует действительности. Он же отец города, уважаемый человек, в почтенном возрасте. Стал бы он устраивать заговоры, если хорезмшах оставил его при должности. Как вы считаете, уважаемый?

– Не моего это ума дело, – ответил Фарух. – Мое дело отвезти корреспонденцию. У меня нет причин думать об этом. Когда Шамс ад-Дин был в полном порядке, разве ему было дело до меня?

– Я вижу, что вы разумный человек, – заметил Али. – Возразить нечего. Мне, откровенно говоря, до него тоже дела нет, я по долгу службу вынужден так говорить. А вы другое дело, вы вольны считать так, как вам вздумается. Давайте выпьем за вас.

– Может быть, подождем курицу? – спросил Фарух, запинаясь. Чувствовалось, что он тоже изрядно захмелел.

– Пора бы уже ее принести, что-то долго они ее готовят, может, нам петуха подсунули. – Сказал Али. – А вот, кстати несут.

Повар принес румяную курицу и водрузил ее перед ними.

– Все равно сначала надо выпить, – сказал Али. Пользуясь темнотой, он наполнил чашу Фаруха и сделал вид, что наполняет свою, хотя в ней еще было вино. Подержал чашу у рта, сделав два маленьких глотка, поставил на стол. Взялся за курицу, обжигая руки, разделил ее на две части, одну положил перед курьером, вторую взял себе и стал есть.

– Вкусно, – сказал он.

– Первый раз с таким удовольствием ем за счет казны, – довольно произнес курьер. Али, вспомнил о Йасмин, оторвал ножку и завернул в кусок лаваша.

– На завтрак, – объяснил он, заметив взгляд Фаруха, – рано выйду, завтрака ждать не буду.

Али вновь стал разливать вино. После сурового испытания, которому он себя подверг, он вполне контролировал ситуацию, но все равно был пьян изрядно. Курьер с сомнением смотрел на то, как сотрапезник наполняет чашу. В голове у него шумело, и он понимал: пить больше не следовало бы. Но не мог отказаться от дарового угощения, неловко, понимаешь, есть курицу и в то же время воротить нос от вина. К тому же не хотел обижать этого радушного человека отказом. Тем более что все вокруг, несмотря на приближающийся пост, а может, именно поэтому, пили вино. Или это был протест зароастрийцев против навязанной арабами религии? Ведь не так уж много времени прошло с тех пор, каких-нибудь пятьсот лет. Подавальщик то и дело сновал между столами с кувшинчиками. Поэтому курьер продолжал пить, полагая, что сможет вовремя остановиться. Лишь спросил, указывая на кувшин:

– Там… много еще осталось?

Али поднял кувшин, поболтал.

– Нет, самая малость, но я закажу еще.

– Нет- нет, – испуганно сказал курьер. – Ни в коем случае.

– Ну, как знаете.

Вовремя остановиться курьеру не удалось, вернее, остановиться пришлось невольно. Рука, поддерживающая подбородок, поползла в сторону, и он как-то обмяк за столом, голова с глухим стуком опустилась на стол.

Али подозвал подавальщика, рассчитался.

– Из какого он номера? – спросил Али.

– А я знаю? – неопределенно ответил подавальщик, с удивлением глядя на спящего курьера. – У коридорного спроси. Вот ведь набрался.

Али с помощью подавальщика приподнял курьера, влез ему под руку и повел его в помещение. Фарух вдруг затянул негромкую песню, Али разобрал следующие слова: «Вершины гор зимой побелеют, покрывшись снегом, а лица влюбленных в разлуке пожелтеют от тоски».

– Какая у тебя комната? – спросил Али, не надеясь услышать ответ.

– Двадцать три, – неожиданно ответил курьер.

– Ключ есть?

Вместо ответа Фарух проговорил: «Приходи, моя красавица, моя судьба в твоих руках». Али похлопал по его бокам и нащупал ключ. Найдя его комнату, он прислонил курьера к стене, отпер дверь, втащил его и уложил на тюфяк. Фарух обмяк и захрапел. Али огляделся. Кожаная курьерская сумка стояла в углу. Али расстегнул пряжку ремня и извлек из нее несколько свитков бумаги. Подойдя к окну, под ярким лунным светом, стал рассматривать их. Разглядев на одной хорезмийскую печать, он сунул ее в рукав, остальные положил обратно, закрыл сумку и вышел из комнаты. Подойдя к своей двери, он осторожно постучал.

– Кто там? – отозвался тревожный голос Йасмин.

– Это я, открой, – тихо сказал он.

– Что тебе надо? – спросила девушка.

– Как что? – удивился Али. – Войти надо.

– Зачем? – последовал новый вопрос.

– Открой, объясню, – едва сдерживаясь, сказал Али.

Не мог же он на весь коридор объяснять, что ему надо войти для того, чтобы подделать кое-какие документы.

– Ты пьян, – сказала Йасмин, – от тебя даже через дверь разит, иди спать на крышу, утром поговорим.

Как бы ни была умна девушка, (Али был высокого мнения об уме Йасмин), все равно природа взяла над ней верх и объяснить, что ему вовсе не этого от нее надо, было довольно затруднительно.

– Ты забыла, зачем мы здесь? – негромко сказал Али. – Открой сейчас же, ты же не девушка, а мальчик, сейчас кто-нибудь увидит, что ты меня не пускаешь, это вызовет подозрения.

Пока Йасмин боролась с инстинктом самосохранения, Али, потеряв терпение, вытащил кинжал, сунул лезвие в щель между дверью и стеной и откинул засов. Увидев его, Йасмин ахнула и сказала:

– Попробуй только подойти ко мне, я закричу!

– У вас у девушек только одно на уме, – произнес Али, протягивая вперед бумажный свиток. – Вот письмо, которое мы ищем.

Йасмин сразу успокоилась и схватила свиток.

– Осторожно, не повреди печать, – предупредил ее Али. Он зажег светильник, нагрел лезвие кинжала и осторожно вскрыл письмо, отделив сургучную печать от бумаги. Письмо содержало лаконичный приказ, состоящий из трех размашистых слов: «Туграи казнить немедленно».