Али достал калам и чернильницу, которые всегда носил с собой, как отличительный знак своей профессии.

– Мне пришлось немного выпить, – сказал он. – Боюсь, пальцы подведут, тебе придется исправлять. Надеюсь у тебя хороший почерк?

– А что исправлять? – спросил Йасмин. – Может, лучше новое написать?

– Не получится, под текстом подпись Шараф ал-Мулка. Между словами «Туграи» и «казнить» надо втиснуть слово «не», после слова «немедленно» допишешь слово «отпустить». Постарайся, чтобы почерк не очень отличался.

После исправления приказ гласил: «Туграи не казнить немедленно отпустить». Али долго критически оглядывал надпись, потом сказал:

– Стилистически коряво получилось, но смысл ясен. Тюремщики все равно в грамматике мало смыслят. Молодец, похоже, получилось. Сразу видно, что ты дочь сахиба дивана.

– Дыши лучше в сторону, – ответила Йасмин, – а то я сейчас захмелею и с ног свалюсь.

– Кстати, это тебе.

Али протянул девушке кусок курицы. Йасмин взяла ножку, подозрительно оглядела ее, понюхала и осторожно стала есть, не подумав поблагодарить.

Али, нагрев сургучную печать, скрепил письмо и спрятал его в рукаве.

– Пойду, положу на место, – сказал он.

Йасмин кивнула головой, рот ее был занят.

– Так мне где спать ложиться? – поинтересовался Али.

Йасмин мотнула головой, показывая на потолок.

– Понял, – Али вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

В комнате курьера ничего не изменилось – немузыкальный храп и стойкий винный дух. Он вложил письмо в сумку, закрыл ее, затем, приподняв дверную щеколду вертикально, вышел и слегка прихлопнул дверь. Щеколда упала в гнездо. Радуясь успешной операции, Али поднялся на крышу, отыскал свободное место, лег и некоторое время смотрел в звездное небо. Затем он закрыл глаза, мир сразу же перевернулся, и он полетел в черный космос.

Выше уже говорилось о том, что, когда султан находился в Индии, и у него не было средств, чтобы платить людям за службу и верность, он обещал каждому из эмиров, которые были с ним, – владения икта, когда он завладеет Ираком и Хорасаном. Когда это произошло, он выполнил свои обещания. Ур-хан, получив во владение земли в Хорасане, поставил там своего наиба [79], который стал нападать на пограничные земли исмаилитов, занимаясь грабежами. От исмаилитов к султану в Хой прибыл посол, имевший титул ал-Камал. Он пожаловался на наиба Ур-хана. Шараф ал-Мулк распорядился устроить встречу с Ур-ханом, чтобы разобраться в этом деле. Когда Ур-хан явился на встречу и услышал слова ал-Камала, в которых содержалось нечто наподобие угрозы, он вытащил из-за перевязи несколько ножей, бросил их перед послом и сказал:

– Это наши ножи, и у нас есть мечи, которые еще длиннее и острее. Имейте это в виду.

Посол посмотрел на вазира, который до появления Ур-хана представлял собой важную фигуру, а теперь выглядел совершенно оплеванным. Тот жалко улыбнулся и развел руками.

– Он родственник султана, – сказал он после ухода Ур-хана, – на него нет управы.

Посол желчно улыбнулся, ответив:

– Ничего, на всякого человека найдется своя управа.

Он возвратился, не получив ни удовлетворения, ни ответа на свою просьбу. А через несколько дней, когда Ур-хан, занявший Гянджу, проходил по улице, к нему под видом простолюдинов, с криками «правосудия, правосудия», обратились трое фидаинов [80] показывая в руках бумагу. Когда же он остановился, чтобы спросить, кто их обидел, взял в руки жалобу, и стал читать. Фидаины, достав из-под одежды ножи, набросились на него. Бросив бездыханное тело эмира, они шли по городу с окровавленными ножами, выкрикивая клич Ала ад-Дина, своего предводителя, пока не пришли к воротам дома Шараф ал-Мулка. Вазир в это время был у султана в крепости. Тогда они ранили его постельничего, и вышли, провозглашая свой клич и хвастаясь победой. Люди стал бросать в них камни с крыш и забил их до смерти, но они продолжали выкрикивать до последнего дыхания: «Мы жертвы за господина нашего Ала ад-Дина.

Через некоторое время прибыл новый посол Аламута, по имени Бадр ад-Дин, который направлялся ко двору султана. Когда он узнал об этом происшествии, то засомневался в целесообразности своего посольства. Он обратился к Шараф ал-Мулку, спрашивая совета в этом деле. Вазир обрадовался его прибытию, так как боялся за свою жизнь, после того как фидаины ворвались в его дом. Пообещал послу устроить его дело так, как он хочет. Он пригласил посла исмаилитов следовать вместе с ним ко двору. По дороге всячески угождал Бадр ад-Дину, посол присутствовал на всех собраниях и на общей трапезе. Как-то во время пиршества, когда все изрядно захмелели, исмаилит, в которого угодливость вазира вселила некоторую самоуверенность, стал хвастаться:

– У нас среди вашего войска, – сказал он, – Есть группа фидаинов, и они так устроились, что их нельзя отличить от ваших гулямов. Одни из них служат конюхами, а другие у главы султанских чаушей.

Шараф ал-Мулк. стал упрашивать его, чтобы он вызвал их и дал ему свой платок, как знак их безопасности. Бадр ад-Дин вызвал пятерых фидаинов. Когда они предстали перед вазиром, один из них, индиец заявил:

– Я мог убить тебя в такой-то день, в таком-то месте. Но я ожидал приказа с высокой подписью.

Услышав об этом, перепуганный вазир сбросил с себя фарджию [81] и, оставшись в рубахе, сел перед послом и, унижаясь, стал говорить:

– Какова причина этого? Чего хочет от меня Ала ад-Дин? В чем моя вина и нерадение, что он жаждет моей крови? Я его мамлюк так же, как и мамлюк султана. Вот я перед вами, и делайте со мной, что хотите.

Когда об этом донесли султану, он пришел в ярость. Он направил к вазиру своих личных слуг, которые обязали его схватить и сжечь перед входом в свой шатер этих пятерых фидаи. Как Шараф ал-Мулк ни просил, ни извинялся, его заставили это сделать. Фидаины были брошены в костер, они горели, повторяя: «Мы жертвы за господина Ала ад-Дина!». Султан казнил также главу чаушей за то, что он взял их на службу. После этого султан отбыл в Табриз, а Шараф ал Мулк остался в Барде. Вскоре туда прибыл еще один посол из Аламута, по имени Салах ад-Дин, который заявил вазиру: «Ты сжег наших людей, после того как тебе их доверили и открыли. Если хочешь быть в безопасности, то заплати за каждого из них выкуп в десять тысяч динаров».

Расстроенный Шараф ал-Мулк щедро одарил посла и написал для исмаилитов указ дивана об уменьшении ежегодно вносимой ими дани в казну султана, которая составляла тридцать тысяч динаров на десять тысяч за город Дамган, и приложил к нему свою печать.