– Ее, ее! – радостно заложила невидимую девицу папуасская образина, болтающаяся под зеркалом. – Всю дорогу ваша ворожея чего-то колдует, приговаривает. Эх, добраться бы мне до приличного шамана да рассказать, что слышал от нее… – мечтательно добавила голова. – Тот меня в благодарность беспременно оживил бы.

– Оживил бы, ага! К свиной заднице прирастил, вот и вся благодарность, – сердито отозвалась Феня.

– Так, значит, точно твоих рук дело?

– Ну моих. Хоть и не рук.

– Расскажи, милая! – загорелся узнать технические подробности Алексей.

– А чего рассказывать? Есть у меня на примете вагон приличного пространства, оттуда и отщипнула толику.

– Вагон и маленькая тележка, – раскачиваясь и брякая клыками на бусах от гордости за собственное остроумие, встряла сушеная черепушка.

– Никаких тележек, – отрезала Фенюшка. – Зато вагон самый настоящий, правительственный. Нынче-то государственные люди все больше на аэропланах перемещаются, а раньше поезда предпочитали. Вот и стоит один такой бронированный состав в нашем депо на консервации. Позабыт-позаброшен. Никому-то он, бедненький, не интересен, а ведь до чего устроен разумно! Я и позаимствовала из него чуток объема. На время, конечно. Мало будет, еще возьму.

– Погоди-ка, радость наша, – не унимался Попов. – Как же удалось тебе втиснуть в крошечную машинку столько места? Снаружи-то наша «Ока» как была букашкой, так и осталась.

– А как у тебя в животе километр кишок помещается? – саркастически поинтересовалась Феня.

– Так они уложены аккуратно. И содержимого в них, если разобраться, не столь много. Пустота, стакан чаю да горсточка вареных жаб.

– Вот и я, – сказала берегиня, – аккуратно работала. Немного пустоты, пара чайных диванчиков, дерюжка на пол. Можно было бы и про лягушат вспомнить, что на тех диванчиках устроились, да я девушка тактичная.

– Попа с хвостиком! Нокаут в первом! Шрапнель твою в тыл! – выразили восхищение тактичностью незримой дамы сердца ее верные рыцари.

Сушеный Доуэль повернул жуткую рожу вперед, застучал дробно зубами в ритме марша и скомандовал:

– Заводи мотор, водила! Акселератор до упора! Тор-рмоза придумал трус!

Илья отпустил наглому амулету звонкого щелбана, повернул ключ зажигания и послал проснувшуюся «окушку» в направлении проспекта Градоустроителей (бывший Далеких Канонад).

Лихо полетела машинка спасать квакушек, ой лихо! Знаменитые картафановские ухабы да колдобины так и выпрыгивали испуганно из-под ее резвых колесиков.

Дорога к пойме реки Черемухи, где лежали самые известные и обширные на сто верст в округе болота (строго говоря, никакие не болота, слегка подтопленная сеть речных стариц), оказалась редкостно приличной. Не то слово – просто отменной оказалась дорога! Кого другого подобное чудо могло бы сильно удивить, только не наших героев. На лету сообразили друзья, для каких целей могли проложить новенькую двухполосную бетонку к трясинам.

– Верным путем движемся, товарищи! По этой трассе наших царевен и вывозят, – заявил с правительственного диванчика Попов, озвучивая общее мнение. И потер руки, соскучившиеся по молодецкой работе.

Илья добавил скорости. Двигатель грозно рявкнул, будто напрочь забыл, что в нем всего-навсего два немудрящих цилиндра и отродясь не водилось турбонаддува. «Ока» за считаные мгновения преодолела порог ста пятидесяти километров в час, прижалась к дороге и полетела. Хилые деревца, которым близкое дыхание черемушских топей исковеркало не только стволы, но и всю жизнь, слились для друзей в единое зеленоватое месиво.

Как ни печально, машинку в конце концов пришлось оставить. Иссякла дорога. Закончилась она просторной, опять же бетонной, площадкой, на которой без труда могла бы развернуться хорошая фура о восьми осях. А то и две. В настоящее время, впрочем, площадка пустовала. В сторону болота от нее уходила широкая тропа, замощенная ветками наподобие гати. Рядом с тропой пролегал глубоко продавленный в грязи, жирно блестящий «санный путь». Между следами от полозьев виднелись отпечатки широкой гусеницы.

– Снегоход «Буран», – определил Никита.

– Досюда они, значит, волоком наших красавиц тягают, – покачал головой Леха. – А дальше на колеса – и айда по французским ресторациям.

– Да, на широкую ногу развернулись браконьеры поганые, – сказал Илья, наматывая на кулак бусы папуасского амулета. Получилось что-то вроде экзотического кистеня. Муромский качнул сушеной головой влево, вправо, задумался на секунду и приказал: – А ну, троглодит, зубы покажи!

Черепок жутко оскалился. Зубы у него были подточены в форме пилы, слегка отогнуты наружу и вычернены у корней.

– Лепота, – решили друзья, невольно содрогнувшись. – Первый раз увидишь, с непривычки и обделаться можно. Так держать, профессор!

Голова что-то проскрежетала в ответ. Поскольку рта она не закрывала, разобрать слова было трудненько. Да наши герои не больно-то и огорчились. Ясно же, что может сказать вяленая голова дикаря-каннибала. Вряд ли процитировать «Стихи о Прекрасной даме» Блока либо сонет Шекспира. Опять, поди, какую-нибудь непотребщину.

Тропа, в отличие от шоссе, была извилистой и не больно-то гладкой. Она огибала то пятачки свинцовой воды, то гнездовья бородатых кочек – каждая высотой среднему человеку до пояса. В паре мест друзьям пришлось переходить неширокие ручьи. Леха с Ильей, хоть и обзавелись сапогами, шагали осторожно, боясь провалиться. Один Никита ничего не страшился. Боевой костюм санитарного инспектора позволял ему без робости бродить даже по грудь в соляной кислоте малой концентрации.

Шли, однако, недолго. Тропа вывела на сравнительно сухую полянку, окруженную с трех сторон корявыми черемухами да калинами. С четвертой стороны к полянке примыкала бескрайняя водная гладь, украшенная там и сям нашлепками болотной растительности. На полянке обнаружился снегоход «Буран». Из кустов виднелся бок конных саней-розвальней с широкими полозьями. Поодаль под брезентовым навесом возвышался разборный столик со скамейкой, на столике отдыхал переносной телевизор, а рядом громоздилась прочая походная утварь. Тут же стоял дизель-генератор и спала прикованная к генератору кудлатая псина размером с добрую свиноматку. Людей видно не было.

На появление незнакомых людей зверюга отреагировала в высшей степени прохладно. Приоткрыла один глаз, тягостно вздохнула, дернула шкурой и вновь задремала. Друзья решили пока что не тревожить сон собачки. Кто знает, как она отреагирует на попытку освободить ее от рабских пут? Вдруг тяпнет, не разобравшись, что к чему. А пасть-то у нее вон какая!

Возле самого бережка в воде теснилась внушительная гроздь проволочных садков, наполненных лягушками.

Между садками плавали кверху спинами два тела. Голые, потемневшие от воды, слегка уже раздутые. Вроде мужские.

– Опаньки, утопленнички! – неприятно поразился Леха. – Никак, ребята, офигенно конкурентное это занятие, жабий бизнес.