Жёлтый паркет, усердно натёртый ночным полотёром, источал запах воска; над полом, то и дело ныряя в квадраты оконного света, кружила обманутая запахом пчела.

Канцлер, одетый по нежаркой утренней поре в лёгкий белый костюм, сидел в кресле за письменным столом – громадном, с позолоченными фигурными ножками, до блеска полированной столешницей – и, морщась словно от зубной боли, писал заготовку некролога. На столе кроме мелованного листа бумаги находились лишь чернильница, бронзовый звонок да песочница для просушки написанного, ничего более. Канцлер не любил, когда здесь лежало что-то лишнее, не срочное, будь это даже папка с августейшими указами, документы на подпись или стопка свежих газет.

Ещё Канцлер не любил новомодные заправляемые авторучки и потому всегда писал тексты самой простой – деревянной, со стальным пёрышком.

Позади Канцлера, на стене, висел выполненный в полный рост портрет Его Королевского Величества Себастьяна Мудрого – в белом парадном мундире, чёрной треуголке с перьями розовой цапли, при шпаге с драгоценными каменьями в эфесе, чёрных же высоких сапогах со шпорами, и с надменно-брюзгливым выражением лица. Портрет был работы кисти главного придворного художника Люстера Бархатного-младшего.

Насколько помнил Канцлер, в период написания портрета Себастьян Мудрый мучился хроническим запором, оттого-то и выглядел на картине изрядно утомлённым государственными заботами.

Канцлеру портрет не нравился, как впрочем, и сам Себастьян – но королей, понятно, не выбирают.

Впрочем, иногда всё же выбирают, особенно если у умирающего правителя нет наследника. И совершают это действо не с помощью народного голосования как в некоторых иных королевствах, упаси бог от подобной глупости, но кулуарно, продуманно, взвешенно и справедливо. По чести, так сказать, по совести.

А так как Канцлер и являлся – по должности – умом, честью и совестью нации, то кому же как не ему предстояло решить, кто станет далее управлять делами королевства. Разумеется, Канцлер давно уже сделал свой выбор, который, в общем-то, был вполне закономерен и ожидаем при дворе.

Если, конечно, вдруг не объявится какой-нибудь наследник, найденный придворными адвокатами-ведунами при помощи магического энвольтования на крови умершего короля.

Вопрос о возможном наследнике до сих пор оставался открытым: тело кадета Дастина не было найдено среди погибших от укусов ар-чалхе. К тому же некоторые из бойцов, участвовавших в оцеплении посёлка лесорубов, рассказывали о серебряном призраке, проскакавшем мимо них на мёртвом хохочущем коне. Про коня бойцы, конечно, нафантазировали, у страха глаза велики, – но если Дастин и впрямь стал эфирным призраком или превратился в бессмысленного зомби, то подобный исход дела Канцлера вполне устраивал. А вдруг не стал? Тогда последствия могли оказаться самыми непредсказуемыми… Особенно ежели ар-чалхе рассказала кадету кто он на самом деле. А с неё станется, чалхе любят поболтать перед тем как обескровить свою жертву.

Кроме того, возможен ещё один любопытный вариант: кровь оставшегося в живых бастарда могла претерпеть из-за укуса ар-чалхе серьёзные, необратимые изменения. Тогда никакое, пусть даже самое мощное энвольтование самых опытных магов никогда не обнаружит Дастина. И не подтвердит его королевскую сущность. Что, разумеется, тоже неплохо. Но…

Но тогда Дастин – пусть и с изменённой кровью, зато с сохранившимся разумом – может затеять смуту. Доказательств у кадета, конечно, никаких, однако при дворе имеются кое-какие высокопоставленные лица, которые наверняка заинтересуются россказнями мальчишки. Которым известно и о Дастине, и о том, что его настоящий отец не отставной майор Гейгер, а сам король.

Так или иначе, а бросать эту историю на самотёк Канцлер не собирался.

…Уставшая летать по кабинету пчела опустилась на лист бумаги с недописанным некрологом, сложила крылышки, отдыхая. Канцлер, доведя строчку до мешающей ему пчелы, мимоходом проткнул её острым пёрышком ручки, не глядя стряхнул трупик в чернильницу и сосредоточенно продолжил работу.

В дверь кабинета осторожно постучали, ровно три раза. По негласному указанию Канцлера так стучать мог только его личный секретарь Ричард и никто иной из обслуживающего персонала; не отрывая взгляда от листа, Канцлер позвонил в колокольчик. Что означало "Войдите".

Бесшумно ступая по паркету, секретарь – немолодой, седой, похожий в строгом чёрном костюме на гробовщика – приблизился к столу, замер, ожидая когда на него соизволят обратить внимание. Обратили.

– Как там наш славный король, жив ещё? – оторвавшись от работы, поинтересовался Канцлер.

– Пока жив, – доложил Ричард. – Но врачи в один голос утверждают, что на закате всенепременно отойдёт. Ах, какое горе, – бесстрастно добавил секретарь. – Воистину великая потеря для нации.

– Значит, не зря старался, – Канцлер глянул на исписанный лист бумаги. – Теперь докладывай, что там у тебя.

– К вам брат Феликс, – сообщил Ричард, – по срочному делу.

– У него всегда только срочное, – проворчал Канцлер, переворачивая листок текстом к столешнице. – Ладно, пусть входит. – Секретарь так же бесшумно удалился.

Брат Феликс, войдя в кабинет, сначала привычно огляделся по сторонам – нет ли где опасности, имеются ли в случае чего пути к отступлению – а уж после прошествовал к столу Канцлера. Так как стульев в кабинете не было, не заседать сюда приходили, брат Феликс остановился за шаг до стола: отдал лёгкий поклон и замер, сложив руки на груди.

Брат Феликс был начальником сыскной службы ордена Святого Мерлина и непосредственным подчинённым главнокомандующего ордена. То есть Канцлера.

Небольшого роста, сухощавый, с вечно печальными глазами и обширной лысиной, в подпоясанной золотым шнуром чёрной сутане, – начальник сыскной службы вовсе не казался грозным борцом с магической ересью и запрещённым колдовством. Более всего он походил на какого-нибудь музейного работника, реставратора или экскурсовода, уныло дожидающегося выхода на пенсию.

– Ну-с, чем сегодня порадуешь? – Канцлер отвалился на спинку кресла, с удовольствием потянулся. – Ей-ей, удивляюсь, как всякие писатели-писарчуки могут весь день сидеть и писать, писать… Рука прямо-таки отваливается! Я уж не говорю об отсиженном заде.

– Командор, – сказал брат Феликс, – я с сообщением.

– Сперва доложи, как продвигается розыск первоключа и беглого кадета, – становясь серьёзным потребовал Канцлер. – А уж после сообщишь, я подожду.

– С первоключём заминка, – нехотя признался начальник службы. – Его явно держат в каком-то защитном футляре, откуда редко вынимают – уж не знаю для каких целей. Запеленговать чрезвычайно сложно, но, похоже, ключ сейчас находится в Номольфе. Курортный городок, где позавчера объявились мёртвые Люстер и Пай.

– Бедный Люстер, – вздохнул Канцлер, – вот уж кого мне действительно жаль. Что с телом?

– Кремировали, – отозвался брат Феликс. – В Номольфе. Далее, по поводу кадета Дастина: найден платок с его кровью, возле питейного заведения в посёлке лесорубов. Там, где содержалась ар-чалхе.