ощутила странную пустоту глубоко внутри.

Отбросив свою неуверенность, она просунула палец внутрь, а затем потёрла свой клитор. Боже, это было приятно, и это заводило её, зная, что это возбуждает его.

— Продолжай, сексуальная девочка. — Его грубый, хриплый голос заставил её забыть о своих опасениях, и она начала массировать короткими движениями, пока не почувствовала жжение кульминации. Небольшой прилив удовольствия перехватил у неё дыхание, заставив пальцы на ногах поджаться.

— Это было горячо, детка. — Он спустил пижамные штаны и схватил презерватив из ящика комода. — На четвереньки.

Детка. Он никогда не называл её деткой. За всё время, что она его знала, он использовал только итальянские ласковые слова.

Тошнота скрутила её живот. Это был стресс в сочетании с оргазмом, от которого у неё закружилась голова, решила она, вставая в позу. Прошлой ночью она плохо спала одна в его постели. Как только он окажется внутри неё, их связь снова воссоединится. Она чувствовала бы его каждой частичкой своего тела и в глубине души.

— Вниз. — Одна тяжёлая рука прижала её голову к кровати, а другая приподняла её задницу в верх.

— Раздвинь ноги. — Он расставил её ноги мощным бедром, и она услышала резкий треск упаковки из фольги, когда он извлёк презерватив.

Удар. Боль пронзила её задницу, возвращая к настоящему моменту. Она попыталась оглянуться, но его тяжёлая рука удерживала её.

— Это за то, что ты не слушаешь меня. — Его рука снова легла на её задницу, и что-то сломалось внутри неё.

— Рокко…

— Ты хочешь этого, детка? — Массивная головка его члена толкнулась к её входу.

Снова детка. Не bella (*красавица, итал., прим. перев.) или dolcezza (*милая, итал., прим. перев.) или cara mia (*дорогая моя, итал., прим. перев.). Не Грейси. Как будто он нарочно пытался оттолкнуть её.

Он снова шлёпнул её по заднице, и её разум и тело отключились. Она хотела этого, хотела почувствовать его внутри себя. Прижатая к кровати тяжестью его руки, ноги раздвинуты его широкими бёдрами, её тело открыто для него, она пыталась отдаться нарастающему внутри неё удовольствию, и хотя часть её была готова к этому, другая сомневалась.

— Рокко… — Она не могла найти других слов, чтобы выразить свои чувства, потому что ей никогда не приходилось этого делать. Он всегда был осторожным и внимательным любовником. И всё же сегодня вечером это было всё равно, что быть с кем-то другим. Кем-то, кого она не знала. Кем-то, кому она не могла полностью доверять.

— Остановись. — Ей было приятно это сказать. Она почувствовала себя сильной. Она могла бы установить свой контроль над хаосом. Ей не обязательно было быть жертвой. Особенно не здесь.

— Я причинил тебе боль? — замер он.

Грейс вцепилась руками в одеяло и попыталась дышать сквозь узел, образовавшийся у неё в груди, боль в душе.

— Ты в порядке? — спросил он.

Она судорожно втянула воздух. Она чувствовала пустоту внутри и была поглощена волной полного опустошения. Как она могла чувствовать себя одинокой, когда Рокко был прямо здесь, таким, каким она представляла его все годы, что они были в разлуке?

Травма? Она устала. От напряжения. Она участвовала в перестрелке. Папа был в больнице. Том пропал. Она плохо соображала. Но психолог в ней знал, что это не ответ. Она искала эмоционального освобождения через физическое удовольствие, но связи не было, потому что это был Рокко из той ночи у реки, а не тот Рокко, который был частью её сердца.

— Нет. — Она села на край кровати и натянула футболку. — Всё не так.

— Что не так? — Он последовал за ней через комнату, обернув полотенце вокруг бёдер, когда она направилась к дивану.

— Я хочу тебя, — прямо заявила она. — Но, это был не ты. Я не чувствую тебя. Я тебе не доверяю. Это казалось неправильным.

— Это был я. — Его лицо напряглось. — Такой какой я есть.

— Не такой, каким ты был в лифте. И не такой, каким ты был, когда пришёл за мной в «Карвелло», или отвёз меня в больницу, или поцеловал меня на парковке. — Она не могла поверить словам, слетевшим с её губ. Кем бы не был этот мужчина в постели, эта сильная, смелая, уверенная в себе женщина не была ею. Или, по крайней мере, это была не та она, которой она была раньше. Прежняя Грейс промолчала бы и убежала, но она не хотела убегать. Рокко был сломлен, и она хотела исправить его, и для этого ей придётся понести некоторые эмоциональные травмы, но они придут на её собственных условиях.

— Я хочу настоящего тебя, Рокко. — Она похлопала себя по груди. — Рокко, которого я чувствую здесь. Рокко, которого я вижу под твоей маской. Ты спрятал его, и я понимаю почему, но я уже не та девушка, которой была в Нью-Йорке. Я не жертва. Я не беспомощна. Я ни от кого не завишу. Я знаю, чего я хочу, и я готова бороться за это.

— Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. — Его плечи поникли.

— Тогда я иду спать. — Она свернулась калачиком на диване, на котором он спал, и завернулась в одеяло.

— Почему ты не убегаешь? — холодно спросил он.

— Потому что ты бегаешь достаточно для нас обоих.

* * *

Рокко вздрогнул, проснувшись, его сердце бешено колотилось от очередного кошмара о тех десяти годах, что он провёл, обучаясь на силовика. Лишения были первым уроком, за которым последовала дисциплина. Его игрушки, игры и книги забрали, в его спальне убрали всё, кроме кровати и комода. Экономку, заменявшую ему мать, уволили, не дав возможности попрощаться. Он ходил в школу, делал домашнее задание, а затем проводил свободное время, занимаясь боевыми искусствами и тренировками по борьбе. Выходные он проводили с Чезаре и несколькими членами команды Де Лукки в звукоизолированном тренировочном зале в подвале, и именно там всегда происходили кошмары.

Он заставил себя сесть и нахмурился, увидев пустой диван. Когда он не услышал никакого движения в квартире, он встал, чтобы проверить, его сердце колотилось о рёбра, пока он не услышал шум душа.

Дышать.

Что за хрень. Она провела ночь одна на диване. Неужели он действительно думал, что Грейс не заметит, когда он эмоционально отключится?

— Чёрт. — Он провёл рукой по стойке, сбив стакан с водой на пол. Это было то, чего он хотел. Бойцы нуждались в эмоциональной и физической силе; они должны были быть свободны от привязанностей и бремени закона и морали. Им нужно было иметь возможность отнять жизнь, уйти и