Дело в том, что такая пресса считается основой демократизации. Но что может быть построено на такой основе?! Не собираюсь идеализировать демократическую прессу Запада, там тоже может случаться всякое. Но не следует смешивать отдельные эксцессы с устойчивой целенаправленной политикой государства по управлению всеми средствами массовой информации. То обстоятельство, что сейчас перестроечная пресса может позволить себе несоизмеримо больше, чем пресса застойных времен, в нашей стране само по себе еще ничего не значит. Сравните застойные газеты с газетами сталинских времен, и застойная брежневская пресса будет выглядеть супердемократической. У нас всегда СМИ демократизируются только в тех пределах, которые разрешены Идеологическим отделом ЦК КПСС, и под полным контролем власти.

Может ли кто-нибудь разумно объяснить мне-дураку, в чем принципиальное различие между горбачевской и брежневской прессой?! И тогда, и сейчас пишут только о том, о чем разрешено властью, хотя все, включая читателей, знают намного больше. Принципиальной разницы нет никакой. Во всяком случае, никто из демократов-перестройщиков членораздельно ее объяснить не может. Только некоторые прорабы перестройки изредка вынуждены из себя скупо выдавливать: официальной цензуры нет, но есть в нас «внутренний цензор». Следует разъяснить, что «внутренний цензор» – это и есть внутреннее сопряжение журналистов и редакторов с текущими потребностями власти. Адекватное отражение в СМИ сути происходящего в обществе здесь ни при чем. Конечно, грань между разрешенным и запрещенным сейчас стала гораздо более размытой, чем при Брежневе. Но в брежневские времена такая грань была еще больше размыта по сравнению с временами товарища Сталина. Все различия назвать принципиальными по существу нельзя даже с большой натяжкой.

А ведь «революционное раскрепощение советских СМИ» и у нас, и на Западе считается пока что самым главным и почти единственным результатом перестройки и демократизации. Мало того, только в таких СМИ и видят основную гарантию необратимости демократических реформ. Запад считает, что если даже Горбачев их и обманывает, то все равно он обманул самого себя – разрешив обществу свободу слова, он выпустил джина из бутылки, и обратно его уже так просто не загнать. Ну что ж, как говорится, блажен, кто верует. И ничего особо здесь изменить не может введенный с 1 августа 1990 года Закон СССР «О печати и других средствах массовой информации», статья 1 которого официально гарантирует свободу слова и недопущение цензуры. Как это государство относится к соблюдению своих законов хорошо известно. А если кому не известно, то рекомендую вспомнить. что у нас творилось под прикрытием сталинской Конституция СССР 1936 г., которая полностью соответствовала мировым демократическим стандартам. Да и история с иском Григорьянца тоже дает об этом некоторое представление на основе конкретных фактов. Главное принципиальное отличие наших перестроечных СМИ от подлинно демократических в том, что они хотя и говорят о многом ранее запрещенном, но делают это в пределах, разрешенных перестроечной властью, и за эти пределы особо не выходят.

Публично отрекшись от прошлых зверств, советское руководство обычно сваливает всю вину за нынешние на несовершенство действующего законодательства – мы мол уже перестроились, стали хорошими, а если чьи права сейчас и нарушаются, то виноваты в этом не мы, а плохие законы. Потерпите немного, вот примем новые хорошие законы, тогда будет у нас и демократия, и права человека будут соблюдаться как во всем цивилизованном мире.

Особо подчеркну, что в описанном случае несовершенство законов ни при чем. Законы-то как раз были очень совершенны – они запрещали чиновникам творить произвол под страхом уголовного наказания. Больше того, советское законодательство настолько совершенно, что либо вышестоящий прокурор привлекает к уголовной ответственности нижестоящего за преступные нарушения прав граждан, либо сам должен нести уголовную ответственность за злоупотребление властью. Все дело не в законах, а в тоталитарной сущности советской системы, основанной на таком произволе и беззаконии, которые даже по законам государства расцениваются как преступные посягательства на права граждан.

Боюсь, что на Западе многие ведущие специалисты по Советскому Союзу явно поспешили с заявлениями о немыслимых успехах горбачевских реформ в политической жизни советского общества и о конце тоталитаризма в СССР. Вопреки широко распространенному на Западе мнению, аппарат не поделил, да и не собирается делить свою абсолютную власть с кем-либо. О реальных переменах в политике следует судить не по словам официальной прессы, а по делам должностных лиц государства. Дела же эти свидетельствуют, что утверждения о коренном изменении тоталитарной сущности советского режима являются не более чем очередным перестроечным мифом.

В самое последнее время, когда бывшие диссиденты-политзеки, эмигрировавшие на Запад при застое, понемногу начали получать возможность приезжать в Союз, я заметил один трагикомичный момент. Там на Западе, внимательно следя за положением у нас и видя торжество гласности, свободы слова и других демократических атрибутов, они, как много и достойно ради таких свобод сидевшие, твердо уверились, что советскому тоталитарному режиму пришел конец. Но здесь по самым мелким, порой только им заметным признакам (советская тюрьма очень хорошо приучает обращать пристальное внимание к мелочам) они сразу узнают все ту же прежнюю советскую власть. Долгие годы эмиграции не проходят бесследно, не могут они совместить две несовместимые для них вещи – демократические формы и советское содержание – и оттого у некоторых из них начинает, что называется, «ехать крыша».

Не буду здесь повторять давным-давно уже набившую оскомину среди диссидентов фразу о том, что Запад в нашей жизни ничего не понимает и понять неспособен. Он и в царской России понимал не особо много, ну а о его понимании нас после 1917 года лучше вообще не говорить. Этот вопрос о понимании нас Западом – он всегда сознательно или подсознательно был одним из самых основных среди диссидентов с самого начала правозащитного движения в СССР. Попытка объяснить Западу нашу реальность, явно или неявно, в диссидентской деятельности присутствовала всегда, что бы там некоторые диссиденты сейчас публично не заявляли.

Многие наши очень умные люди многие годы пытались и пытаются объяснить Западу, что у нас есть что, при этом бились и бьются как рыба об лед, – и все безрезультатно. Некоторые частности там еще понимают, а насчет основных принципов дело с места никак не сдвигается. Я и не пытаюсь, где уж мне – слишком много существенных различий. Теории западных советологов явно неадекватны реальностям нашего