было гладко на бумаге – на газетных страницах. В застойные времена в реальной жизни творилось черт знает что, но в газетах все было гладко: у нас все делается по закону, закон и практика едины; отдельные недостатки пока еще иногда встречаются, но мы с ними боремся, развивая критику и самокритику. Из реальной жизни в газеты мало что попадало. В перестроечные времена в советской газетно-журнальной «бухгалтерии» концы с концами перестали сходиться даже на бумаге. С одной стороны – на страницах перестроечных изданий описания массовых случаев произвола и беззакония, а с другой стороны – мало того, что за эти сегодняшние случаи юридического издевательства над гражданами почти никто никогда не несет никакой ответственности, да еще и этот произвол не пресекается и не прекращается.

Чиновники творят беззакония, перестроечная демократизирующаяся пресса эти беззакония вскрывает и чиновников ругает. А они, госчиновники, на это особого внимания не обращают, знай себе и дальше попирают закон. А Васька слушает, да ест. Свобода слова считается сейчас главным реальным достижением всех горбачевских реформ, и на таком фоне действенность, влияние на реальную жизнь этой свободы выглядит совсем нехорошо. Даже на завороженном перестройкой Западе некоторые начинают недоумевать от такой нестыковки – слишком явно проступает вся суть перестройки и демократизации. На газетных страницах произошел дисбаланс, отражающий вопиющие противоречия реальной перестроечной советской жизни, и этот дисбаланс требовал разъяснений.

Рационально разъяснить здесь ничего нельзя, но можно напустить побольше тумана. Тогда демократы-перестройщики достали из нафталина и приняли на вооружение старый коммунистический лозунг «укрепление социалистической законности». Этот лозунг в перестроечной мифологии занимает одно из основных мест, наряду с усовершенствованием законов. А какая же тогда у нас сейчас законность? Не укрепленная?! Но юридически законность – это принцип строгого соблюдения законов, положенный в основу функционирования государственного механизма. А принципа не может быть больше или меньше – он либо есть, либо его нет вообще. Это как свежесть, которая бывает только одна – первая, она же и последняя. И любая неукрепленная законность есть беззаконие, точно также как осетрина не первой свежести – тухлятина. Укреплять законность введением новых законов еще более нелепо, чем освежать тухлятину. Тухлятину можно только выбросить.

И, самый главный миф всей нашей современной мифологии – о несовершенстве законов, как первопричине всех беззаконий. Этот миф с самого начала служит теоретическим правовым фундаментом перестройки и демократизации. Все остальные перестроечные юридические мифы в конечном итоге сводятся именно к нему – к необходимости усовершенствования законов для прекращения произвола властей и начала демократической счастливой жизни. Это явно прослеживается и по общедоступной публицистике, и по академическим научным изданиям – от юридических до философских.

Иногда доходит до анекдотов. Высокоумные юристы-перестройщики говорят: произвол и беззакония творятся потому, что если у нас и есть хорошие законы, то они не действуют – надо принять закон, обязывающий всех чиновников соблюдать законы, вот тогда-то хорошие законы будут действовать. Хотят принять закон о соблюдении всех законов!!! Но если чиновники и раньше соблюдали свои собственные законы только тогда, когда им выгодно, то и этот закон соблюдать вряд ли будут. Что делать тогда? Еще один закон принимать?! Но если и он... И так далее – до бесконечности. Юридическую обязательность законам на практике придает необходимое и постоянное действие принципа неотвратимости ответственности. Именно он, в конечном итоге, делает право правом – не только на бумаге, но и в реальности. А где у нас его действие в отношении всем известных случаев произвола властей?!

Все права и свободы на практике могут быть юридически гарантированы только принципом неотвратимости ответственности, когда за каждым наказуемым нарушением законных прав неотвратимо следует ответственность, в том числе и, в установленных законом случаях, – уголовная. Конечно, обществу не должны быть чужды милосердие и прощение, вызывающие и смягчение нравов, и уважение к обществу, и еще много всего хорошего. Не следует только путать милосердие и прощение с бессилием общества перед преступлениями власти. Бессилие не вызывает ничего, кроме презрения к обществу, как со стороны тех, кто совершив тяжкие должностные преступления, остался безнаказанным, так и со стороны тех, кто понес тяжкие наказания без вины.

Многие сейчас касаются темы нравственного обновления советского общества. Если эту тему спроецировать на законность и правопорядок в обществе, то получится примерно такая картина. Должностные преступления известны, чиновники-преступники известны всему обществу, но к уголовной ответственности, как правило, не привлекаются. Это подобно ситуации на многолюдной площади, когда несколько грабителей грабят кого-нибудь, а вся площадь стоит, смотрит, громко возмущается и... ничего не делает – ждет, что будет дальше. В этой картине наглядно проявляется все – и мораль, и право, и гражданская доблесть такого общества вместе с нравственностью.

И право, и мораль общества наиболее ярко выражаются в его отношении к преступлениям власти против граждан. Почему многие должностные преступники, фабриковавшие и фабрикующие фальшивые уголовные дела, пытавшие и осуждавшие невиновных людей, остаются безнаказанными, преспокойно разгуливают на свободе, хотя по их собственным законам давно должны сидеть на нарах? Что это за нравственность в обществе, которое позволяет преступникам во власти не только оставаться безнаказанными, но и дальше совершать должностные преступления?! Нынешняя перестроечная нравственность выглядит еще подлее и гаже прежней застойной. Сейчас откровенную подлость общества выдают за его новую высокую нравственность. Такого даже в застойные времена не было. Новую «не тухлую» законность можно только установить вместо беззакония, а не «вырастить» из него путем реформирования, да еще под руководством перестроечной КПСС. Способно ли на это советское общество? Если принять во внимание качества нашего общества, описанные выше в сцене на многолюдной площади, то вряд ли.

В горячих и непримиримых спорах о дальнейших путях развития нашего общества при выходе его из коммунизма между западниками и почвенниками, вылившихся сейчас на страницы печатных изданий, проглядываются очень общие черты одних и других. Эта общность заключается в единой для них глубинной причине – в утопичности двух враждующих идеологий. Если общество настолько безвольно, что не может заставить государство соблюдать его же законы, гарантирующие права и свободы граждан, то идея демократии является для такого общества такой же утопией, как идея коммунизма для всего мира.

В принципе то же самое относится и к идее соборности – что толку в особом духовном единении всего общества, если внешне это никак не проявляется, то есть не может защитить все общество и его