— Ну что там у вас? Чего звали-то?

— Смотрите, он глаза открывает, — Гурам, не отрываясь, смотрел на лицо лежащего перед ним Даура.

— Конечно, открывает. А что ему еще делать-то? — скептически заметила сестра.

— А врач сказал, что может и не открыть, да? Если печень задело, то может и не открыть, — абхаз перевел взгляд на медсестру.

— Куда он денется-то? — женщина тоже взглянула на лицо больного. — Молодой вон… Небось жениться еще не успел, — смягчилась она. — И за что его так?

— Э-э-э! Хотел вон деньги отобрать… — Гогричиани не успел закончить фразу, как представительница медперсонала больницы разразилась новой тирадой. На этот раз куда более отчетливой, чем предыдущая.

— Дожили! Вот то-то же! При коммунистах такого не было. Жили как люди. А теперь черт его знает что… В подъезд войти страшно стало! Кругом одни бандиты! — она снова отошла к тумбочке, установленной при входе в палату. — Боисся лишний раз кошелек достать. Отымут. И везде — «апэлсыны, лымоны», «помыдоры»! Уже скоро огурцов своих не увидим. Все будут чурки продавать…

Гогричиани повернул голову в сторону, откуда доносился голос женщины.

— Это кто чурки, а? — медленно повторил он слова медсестры.

Брови его сердито сошлись над переносицей.

— Да… эти… Как их там?.. Узбеки, — осеклась женщина.

Осознание того, что она далеко зашла в своих оценках, пришло слишком поздно. Гогричиани уже был взбешен. Предательство дочери и без того сильно подкосило его душевное равновесие.

— Это кто чурки, а? Это я — чурка, да? Моя дочь — чурка?! Да она у меня краше, чем твои расписные красавицы! — Гогричиани не мог говорить. Его глаза начали слезиться.

Сцену прервал очередной стон, вырвавшийся из груди больного. На этот раз медсестра сама подлетела к его постели.

— Кто здесь? — прошептал Даур и с трудом открыл глаза.

— Это я, Гурам. Ты меня помнишь? — прошептал Гогричиани первое, что пришло ему в голову. Что следовало говорить в подобных случаях, он совсем не знал.

— Амиран… Что с ним? — еле слышно прошептал Даур.

— Он умер, — машинально брякнул Гогричиани.

— Нет!

— Умер он. Здесь его нет, Даур. Здесь я, Гурам…

— Нет… — Даур снова закрыл глаза.

— Эй, Даур, Даур, — Гогричиани помахал перед лицом молодого человека рукой. — Я здесь. Посмотри на меня. Это я, Гурам. Ну, как тебе еще объяснить, да?

Даур распахнул глаза. Над ним был белый, с потрескавшейся штукатуркой потолок больничной палаты. Он попытался поднять голову, но тут же со стоном уронил ее обратно на подушку.

— Давай, давай, сынок. Хочешь присесть — садись, доктор разрешил, — медсестра услужливого нагнулась над головой больного. От ее прежней агрессии не осталось и следа. — Ну-ка, давай, садись, садись. Нечего болеть-то. Тебе вон еще работать и работать. Молодой-то какой. Ишь ты, и не таких привозили. Что там, сотрясение… Вон давеча в соседней палате… А ну, помогите посадить вашего красавца, — обратилась она к Гогричиани.

Женщина взяла Даура за плечо. Отяжелевшее, расслабленное тело было неподъемным. Гурам встал со стула и осторожно локтем оттеснил санитарку в сторону.

— Дай я подниму его.

Даур снова застонал. Стал осматриваться. В палате, кроме его, было еще семь коек. Все были заняты. На той, что стояла в дальнем углу, лежал мужчина и тихо постанывал. На соседней с Дауром койке сидел дед и громко кашлял. Даур посмотрел на Гогричиани. Шеф заметно похудел, осунулся. Даур никогда прежде не видел его настолько подавленным.

— Врач сказал, что, скорее всего, все будет хорошо и ты будешь здоров, да? Только отлежаться неделю придется, дорогой.

Гурам неотрывно смотрел на Даура, и взгляд его выражал искреннюю озабоченность. Молодой человек ничего не отвечал.

— Ничего не бойся. За тобой здесь будут ухаживать. И кормить будут как родного. Я приплачу, кому надо. Не волнуйся, да? Если какие лекарства скажут купить, ты мне позвони. Я все оплачу, дорогой, — Гурам полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда блокнот с ручкой.

— Мой телефон, — прокомментировал он, опуская на тумбочку около кровати записку с выведенными на ней кривым неуверенным почерком цифрами.

Даур равнодушно следил глазами за движениями Гогричиани.

— Ты, молодец, да? Уважаю таких, как ты. Ты у меня теперь управляющим будешь!

Гурам торжественно посмотрел на больного. Однако должной при подобных обстоятельствах, по его мнению, радости на лице Даура он не увидел. Тот продолжал, водя глазами из стороны в сторону, осматривать больничный номер.

— Да не волнуйся ты, — успокоил молодого человека Гогричиани. — У тебя легкое сотрясение. Ушибы, да? Ну и что тут такого? Все заживет, сказали. До свадьбы, да?

Он слегка потрепал Даура по руке. Затем взял с тумбочки стакан с водой и поднес его к лицу Даура.

— Пить хочешь?

Даур отрицательно покачал головой.

— Ну, не хочешь, не говори ничего. Это правильно, — Гогричиани кивнул. — Надо сначала на ноги встать, а потом уже работать. Только ты все равно не залеживайся, да? А то пока я сам буду работать. Барнук, вон, мне помогать будет. А там уже и ты выйдешь. Верно?

— Что с Амираном? — повторил свой вопрос Даур.

— Не довезли, — грустно пояснил владелец таксопарка. — Умер в машине по дороге в больницу. Он так в сознание и не пришел. Не мучился, и то хорошо, да? Мы оформили несчастный случай. Якобы в смотровую яму упал. Замяли, да? Но я все понимаю. Вы с ним в одной комнате жили, друг был…

Даур закрыл глаза.

— Да что вы к нему пристаете? — встряла в разговор медсестра, продолжая звенеть своими склянками. — Человеку, может, покой нужен.

Гурам цыкнул на нее, а затем вновь обратился к Дауру:

— Слышишь, теперь у тебя и иномарка будет. И дом свой. И золота столько, сколько душа захочет, дорогой. Купаться в богатстве будешь. Это я тебе говорю. Я тебя на место Астамура поставлю. Будешь управляющим.

— А Астамур где? — не открывая глаз, бросил Даур.

— Он теперь инвалидом будет, — Гогричиани поцокал языком. — Работать не сможет все равно, да? Так что ему теперь эта работа даром не нужна. Сказал, домой вернется. У него сестра в Гаграх осталась, да?.. Это он мне и рассказал, как все было, — Гурам помолчал немного, стараясь скрыть овладевающие им эмоции. Получилось не очень. — Эта волчица, Диана, у отца родного деньги забрала и сбежала со своим женихом. Хоть бы посватался, шакал! Я его и не видел ни разу. Найду — убью, да?

Гогричиани сжал кулаки. Лицо его исказилось злобой.

— Вот у вас все так. Чуть чего — сразу убью. Чай не в горах. В столицу приехали, — снова стала ворчать медсестра.