встречающееся у Геродота и Фукидида, более точно выражало бы ту же идею. Но раз уж демократия стала общепринятым словом, будем почитать его в той мере, в какой заслуживает выражаемая этим словом идея. Здесь воплощается высший политический идеал, который выработали народы наиболее высокой культуры и в соответствии с которым старались жить, как бы они его ни нарушали время от времени. Мы не знаем никакой другой формы государственного правления, способной оказывать сопротивление деспотии.

Второе слово, которое вновь следует вознести на достойную высоту, это свобода. Слово свобода на протяжении истории имело столько значений, сколько было культурных эпох. В раннем Средневековье оно означало, с одной стороны, принадлежность к сословию свободных людей, правовое положение которых различалось по бесконечно варьируемой шкале уровня свободы и несвободы от одной местности к другой, от одного племени к другому; с другой стороны, свобода была прежде всего церковным понятием и обозначала верховенство Церкви над светской властью. В государственном праве понятие свобод еще долго превалировало над свободой вообще.

В XVI в. в понятии свобода на первый план вновь выступают классические значения. Это понятие все еще сохраняет различия от страны к стране, о чем свидетельствует примечательная антитеза Germanica libertas [германская свобода] – и Gallica servitus [галльское рабство]. В Республике Семи соединенных провинций свобода стала обозначать систему правления умеренной городской олигархии без принуждающей центральной власти. В дальнейшем XVIII в., понимая свободу как нечто весьма общее и абстрактное, возвысил ее до богини и окружил патетическим культом.

XIX в. сводит понятие свободы к достижению пользы и процветания. Свобода и демократия становятся понятиями-близнецами, и уже кажется, что в парламентском государстве многим надолго обеспечена политическая и экономическая свобода, – пока еще до конца этого века требования свободы не отступают на задний план. Причиной этого не было исключительно вырождение парламентаризма. Общественный организм и его механика вследствие собственного технического совершенства образовали сплетение слишком тонкое и слишком плотное, чтобы предоставить свободе пространство игры в областях, где она еще совсем недавно праздновала свой триумф. И все же человек всегда будет стремиться к свободе. В самый разгар гражданской войны в Испании инженер Фернандо дель Пино прислал мне написанную им книгу (сейчас для меня недоступную), содержавшую основательное и страстное изложение духовных нужд своего времени, сопровождавшееся пламенным призывом в защиту католической веры как единственной надежды на спасение нашего мира. В ответ на мою благодарность за его подарок автор откликнулся письмом, в котором признавался в столь же пламенной приверженности партии красных. «Вы не знаете, – писал он, – какая жажда свободы живет в испанском народе!»

Делом ближайшего времени будет найти такие формы свободы, какие наш сверхмеханизированный мир еще сможет позволить для будущего.

Слова либеральный и либерализм уже для поколения 1900 г. казались столь сильно связанными с презренной химерой, именуемой буржуа, что во многих кругах их уже не решались употреблять. Многие были социал-демократами либо сочувствовали им, и со всем, что казалось либерализмом, для них было покончено; такое наследие оставил XIX в., и с тех пор мало что изменилось. Даже люди, серьезно размышлявшие над политическими проблемами, все больше и больше поносили либерализм – еще до того как новоявленные виды фашизма различных деноминаций дополнили это пренебрежение своим вульгарным глумлением.

Слову либеральный и образованному от него слову либерализм также настоятельно требуется восстановление в их прежнем достоинстве. Для такого восстановления нужно, невзирая на политические убеждения, которые будут господствовать в это время, и вне сферы понятий тех или иных политических группировок в том или ином государстве, всего лишь вернуться к истории самого слова. Liberalis на классической латыни означало то, что полагается свободному человеку или достойно его; то, что соответствует статусу свободного человека. Отсюда liberalis получило также значение отзывчивый, щедрый и приблизилось к сфере таких слов, как civilis, urbanus и humanus, граничащих с современным нам понятием культура. Так, оно оказалось вовлеченным в схему artes liberales, свободных искусств119*, – в противоположность artes mechanicae, знаниям, которые свободным римлянам требовались на форуме, при отправлении культа и в управлении своим поместьем. Будучи установлены как седмица, семь свободных искусств стали фундаментом, на котором в Средневековье была построена почти вся система наук и университетского образования. Между тем значение английского liberal, французского libéral и т. д. вплоть до XVIII в. оставалось примерно таким же, что и в классической латыни, то есть лишенным какого бы то ни было политического оттенка. До XIX в. это слово не применялось как специфическое обозначение для определенных партий; кажется, как ни странно, впервые это произошло в Испании, где liberales в течение долгого времени было противоположно serviles. В функции наименования политической партии это слово, с сохранением всех своих прочих, более старых значений, пережило в прошлом веке свою наибольшую славу, быстро выйдя за пределы чисто политической области и став обозначением мировоззрения или жизненной позиции.

К 1880 г. его господство над умами подошло к концу, с одной стороны под противостоящим давлением империализма, протекционизма, национализма и главное – социализма, с другой стороны – из-за противотечения обновленного конфессионализма различного толка. Здесь не место вдаваться в подробности его Decline and Fall [заката и падения], и я завершу свои замечания по поводу слова либеральный небольшим эпизодом чисто личного свойства. В 1934 г. я позволил себе обратиться к Бенедетто Кроче, послав ему свою небольшую публикацию под названием Lettre à Monsieur Julien Benda19 [Письмо месьё Жюльену Бенда]120*. Прославленный философ отблагодарил меня почтовой открыткой, в которой заявил о полном согласии с моими взглядами. К этому он добавил: «Ваши записки подтверждают мои наблюдения, которыми я как раз сейчас занят, а именно, что те, кто все еще высоко почитают культ научных исследований, почти всегда либералы и европейцы, и к тому же антинационалисты».

Я с удовольствием принял это суждение.

Не должны ли мы, подвергнув дезинфекции слова демократия, свобода и либерализм, в заключение проделать то же и со словами гуманист и гуманизм? Тот факт, что ими, во всяком случае в этой стране, многократно злоупотребляли, отрицать невозможно.

Появление понятия, которое обычно выражали эти два термина, относится к латинской древности, к той сфере, где принимают свои культурные значения civilitas, urbanitas и liberalis. Humanitas во многих отношениях находилась в одном ряду с этим словами. Нет сомнения, что со времен Древнего Рима и вплоть до XIX столетия никто не оказал такого постоянно возобновляющегося влияния на развитие всего комплекса идей, охватывающих вышеназванные слова, как Цицерон. Фигура Цицерона остается в высшей степени примечательной прежде всего потому, что его влияние бесконечно весомее