прервал их аббат Николя. — Я схожу за носилками. Вы пойдете со мной, — он потянул Гимара за рукав. — Не знаю, кто вы на самом деле, но на вид вы парень крепкий.

— Достаточно крепкий, чтобы донести ее самому, без чьей-либо помощи.

Виктор уже было нагнулся, чтобы подхватить Элизабет, но Гийом воспротивился этому.

— Нет. Ей как будто трудно дышать. Будет лучше отнести ее в лежачем положении. Идите быстрее!

Двое мужчин торопливо зашагали в сторону церкви и по дороге не обменялись ни словом. Но едва они переступили порог дома священника, как тот открыл шкаф, достал ружье и прицелился в изумленного Гимара.

— А теперь, мой мальчик, расскажите-ка мне, кто вы такой! Вы что-то не похожи на католика!

— Тем не менее я такой же католик, как и вы. Что заставило вас предположить обратное?

— Мелкие детали! Разумеется, господин Тремэн явно с вами знаком. Он называет вас бароном, и его сын освобождает вас, пока остальные стоят спиной. Но вас поймали на месте преступления: вы шпионили. И потом человек, назвавший шевалье де Брюслара ядовитым фурункулом и преклоняющийся перед шалопаем Буонапарте, не вызывает у меня доверия. Итак, объяснитесь!

— В чем вы упрекаете того, кого вы называете «Буонапарте»? Именно он подписал конкордат с Римом, вернул религию, священников, колокола и все остальное!

Разве он не заслуживает хотя бы минимальной признательности?

— Это достойный ответ, но вы не ответили на мой вопрос. Кто вы такой? Я задаю его вам в последний раз!

— А потом выстрелите? Отлично! Стреляйте же сейчас! — ответил молодой человек, опускаясь на колени перед камином и пытаясь разжечь огонь. — Прекрасная добыча для охотника. Но если это доставит вам удовольствие... Так вот: я полицейский.

— Вы... И вы осмеливаетесь говорить об этом?

— Почему нет? Это вполне достойное занятие, и за все время моего пребывания в ваших краях я что-то не заметил, чтобы к жандармам относились, как к прокаженным. Меня зовут Виктор Гимар по имени матери и барон де Класи по имени отца. И я полицейский по призванию! Что же до моих отношений с семейством Тремэнов, то я намерен вам о них рассказать. Вам останется только проверить истинность моего рассказа у них самих.

Гимар, определенно обладавший даром коротко и внятно излагать события, очень быстро завершил свой рассказ. Пока он говорил, кюре, который уже давно отложил ружье в сторону, достал носилки, положил на них одеяло и соломенную подушку, подтолкнул юношу к выходу и вместе с ним пошел по песчаной дороге. На последних словах повествования аббат позволил себе короткий смешок:

— Влюбленный шпик! А я-то думал, что ничего нового уже не услышу! И что вы намерены предпринять теперь? Вернуться к Фуше и объяснить ему, как вы упустили Брюслара?

— Где же ваше христианское милосердие, аббат? Я никогда себе этого не прощу. Но даю вам обещание: с этой секунды я забываю о том, что его видел, и о том, что я знаю, как он попал на острова Сен-Маркуф. Даю вам слово чести! Шевалье часто бывает в Париже, так что рано или поздно я его поймаю. С вами, впрочем, я тоже не знаком!

— Пусть это не помешает вам попросить у меня стакан сидра, когда вы будете в наших краях, — неожиданно мягко сказал кюре. — Как мне кажется, вы будете иногда бывать в Сен-Ва.

— Чтобы снова ее увидеть? Да, полагаю, мне трудно будет устоять перед этим искушением. Она так изменила мою жизнь! Но, вернувшись в Париж, я первым делом постараюсь сделать так, чтобы Фуше оставил ее в покое!

Они снова прошли через деревню, где никто снова не обратил на них ни малейшего внимания. Ставни не открывались, ни один рыбак не спускался к пляжу. Гимар удивился полнейшей тишине, царившей в поселении.

— Наверное, все эти дома стоят пустые, — сделал он вывод.

— Ни в коем случае. Просто мои прихожане меня любят. Если я прошу, чтобы ночью все сидели тихо, они охотно идут мне навстречу. Правда, это бывает не слишком часто.

— Они все роялисты, я полагаю?

— У них нет никаких оснований быть кем-то другим. Революция принесла им только несчастья, и они не ждут ничего хорошего от этого корсиканца, который намерен стать узурпатором.

Удивительная местность, честное слово! Здесь, как и на сонных улочках Байе, кружащих вокруг собора, среди благочестивых людей втайне разыгрывалась драма, в которой каждый рисковал жизнью за дело короля, заранее обреченное на провал. Крестьяне попросту отказывались реально смотреть в будущее просто из-за ненависти к Первому консулу, который для них был подобием Робеспьера и его клики... Впрочем, могли ли они считать иначе, когда их пастырь, человек умный и щедрый, упрямо видел в нем воплощение Антихриста?

Спустя полчаса Элизабет пришла в себя, согретая чашкой очень горячего сидра и горячим камнем, приложенным к ступням. Она заснула в постели аббата Николя. Ее отец и брат уселись перед камином, чтобы скоротать остаток ночи. Госпожа де Вобадон и Гимар уехали обратно в Байе в карете Шарлотты, которую та оставила в наполовину одичавшем парке замка Вьервиль. Полицейский получил немалую сумму денег от Гийома и должен был вернуться днем с дорожной каретой и почтовыми лошадьми, чтобы забрать Элизабет. За это поручение Виктор взялся с энтузиазмом, потому что Гийом попросил его отложить отъезд в Париж, чтобы сопровождать их в Сен-Ва. Молодой человек даже покраснел от радости, услышав, как хозяин «Тринадцати ветров» объявил ему:

— Мы с Артуром оба приехали верхом, а мне не хочется, чтобы моя дочь оставалась одна во время путешествия. Если вы согласитесь, то Артур поедет с сестрой в карете и уступит вам своего коня. Мы будем рады, если вы погостите у нас несколько дней. Полагаю, что теперь вы заслужили право называться нашим другом!

День выдался печальным, желтовато-серым и с легким снежком, но это не имело никакого значения. Гимар все видел через призму своей радости, согретый горячими лучами своей любви.

В Байе он заехал к госпоже Вилле, чтобы забрать свой багаж. Дама перепугалась и не узнала его, потому что ее жилец лишился усиков и бородки. Он успокоил вдову нотариуса, объяснив, что неаккуратный цирюльник лишил его одного уса и части бородки, поэтому он предпочел сбрить все. И потом его невесте не нравилась растительность на лице. Она считала, что это его старит. Де Класи выглядел таким довольным, что вдова