горячий, придерживал его рукой, чтобы он не завалился. Вот и погорел на мелочи.

Единственное, что удивило, так это то, что ложка оказалась видимой. Я-то думал, что она, будто часть меня, должна быть под пологом. Но нет. Представляю, что этот старик подумал бы, не будь он готов к нашей встрече. Прямо из воздуха появилась ложка и ныряет в котелок, уменьшая содержимое. Да уж, то ещё зрелище.

Немного подумав, прикинув все за и против, решил снять полог. Ведь на меня, пока что, никто не нападает. Тадеуш шумиху не поднимает, да и признался, что изначально меня раскрыл. Хотя, это и так можно было понять. Ведь он прямо передо мной стоял и специально громко говорил, чтобы я его слышал. В то время, как до этого, говорил совсем тихо. Причём, как я понял, это была его обычная манера поведения. Громко он говорил именно для меня. С другой стороны, старик знал, что может получить пулю. Весомый аргумент сделать вид, что никого не нашел.

Несмотря на то, что полог с себя я снял, кашу есть не перестал. И продолжил глядеть на Тадеуша в упор, ожидая развития событий.

Какое-то время мы посверлили друг друга взглядами. Я не торопился брать инициативу. Мне, в принципе, было незачем. А вот старик мялся.

— Вооружён? — наконец, спросил он.

Я кивнул. Решил пока не подавать голоса, а то мало ли кто услышит посторонний.

— Стрелять в нас собрался?

Я отрицательно покачал головой. Да и зачем мне это? Старик сидит, тревогу не поднимает, хотя мог бы позвать своих. Так, подождём, посмотрим, как диалог повернётся.

Да и не душегуб я, даже в бытность свою в прошлом мире, когда воевал, с содроганием думал о том, что приходилось стрелять в других людей. И пускай это были враги.

— Как звать-то тебя? — спросил пан Тадеуш.

Немного помолчав, ответил:

— Александр, — негромко произнёс я

— Кто будешь, лётчик? — спросил он. — Комбез-то на тебе лётный, как я погляжу.

Я посмотрел на себя. Ну да, лётный, не поспоришь.

Но пока ничего не отвечал.

— Видели мы лётчиков русских, — продолжил тем временем старик, — которые немцам в плен попадали. Комбинезоны точно такие же были, только драные.

Наконец я всё-таки решил ответить:

— Не лётчик, — произнёс я, покачав головой, — и не штурман.

— А кто тогда? — с любопытством спросил он.

Да уж, если скажу, всё равно не поверишь, — про себя ухмыльнулся я.

— Да говори уже, — произнёс он. — Я и так вижу, что человек непростой. Но мне-то от этого ни жарко, ни холодно. Я так, чтобы беседу поддержать, да понимать, что ты за человек передо мной, и на какие темы с тобой можно поговорить. Если ты простой кочегар, — он усмехнулся, — то про уголь поговорим. В моей жизни всякое было. А если какой-нибудь офицер, то мне и про военную службу есть что с тобой обсудить. Это я так, мосты налаживаю. Нам ведь нужно как-то наладить контакт.

Старик вдруг посмотрел куда-то вверх, поверх моей головы. А я вдруг почувствовал, что мне в спину что-то упёрлось. И каким-то шестым чувством я понял, что это ствол автомата. Уж сам не пойму, как определил.

— Руки в гору, — услышал за спиной голос пана гетмана.

Тадеуш качнул головой, продолжая смотреть на предводителя.

— Пан гетман, не торопился бы ты. Вон присядь с нами рядом, да поболтаем. Парень-то он интересный. Тем более я чую, что этой пукалкой ты ему ничего не сделаешь. А впечатление о нас испортишь. Поберегись лучше. Да присядь.

— Ты, пан Тадеуш, меня не учи, — заявил гетман. — А ты давай разоружайся. И без резких движений.

Меня такой поворот дела не устраивал. Сам не понял, как сработал мой телекинез, а в руках оказался автомат гетмана.

Сам гетман покатился кубарем. А когда выпрямился, принялся баюкать свою руку и потирать шею.

Я вдруг понял, что автомат оказался у меня в руках с оборванным ремнём. Сильно, видать, ему досталось. А руку чего баюкает? Неужто палец на курке держал? А если бы выстрелил? Нельзя в людей целиться из оружия, да ещё и палец на курке держать. Можно было сказать, что это примета плохая, но нет, это правила элементарной безопасности.

Пан Тадеуш даже не дёрнулся, и, не поведя взглядом, продолжил тем же тоном:

— Я же говорю тебе, сядь, гетман, и не тычь автоматом в кого ни попадя. Это тебе здоровья не добавляет.

Я подумал, не стоит ли согнуть ствол автомата в качестве назидания, ну и чтобы силу супер демонстрировать, да охолонить на будущее такие вот попытки. Но нет, не стоит. ППС — штука ценная. Да и не хочется кощунствовать над легендарным оружием.

Вместо этого спокойно произнёс:

— Я не враг вам, — с этими словами я вынул рожок, проверил патрон в патроннике и, сунув рожок в карман, вернул оружие гетману. — Рожок потом верну.

— Не потеряй, — насуплено заявил гетман, затем вполголоса проворчал: — А то у нас и так боеприпасов не хватает.

Он наконец-то выпрямился, приблизился к костру, не сводя при этом с меня глаз.

— Вот к винтовкам есть, — хмыкнул он. — А к этим машинкам нету.

Неудивительно. К «Маузеру» патроны можно прикупить у немецких солдат, а где взять боеприпасы к русскому автомату? Вот в этом-то беда партизанских отрядов. Разнокалиберное оружие мешает операциям.

Тут, краем глаза, я заметил ту самую винтовку, с которыми у них всё было в порядке. Стоит ли добавлять, что ствол этой винтовки тоже был направлен на меня. Держал её в руках один из поляков. Думаю, что он не один такой. За моей спиной, наверное, ещё парочку таких стрелков стоят.

— Ну все, ребята, — громко произнёс Тадеуш.

Я подивился силе его голоса.

— Здесь вроде разобрались. Русский агрессию не проявляет. Не враг он нам. По крайней мере, убивать нас не собирается. И драться с нами тоже не хочет. А раз дурного не замышляет, так давайте-ка все к костру соберёмся, да поболтаем.

Пока я невозмутимо продолжил уминать содержимое котелка, а у костра собрались все участники их невеликого отряда.

— А ты Ежи, куда уселся? — вдруг рявкнул гетман на одного из парней. — Ты иди караул неси, а то немцы к нам выйдут и возьмут нас тёпленькими и разогретыми у костра.

Я, наблюдая за их отрядом, с усмешкой подумал: интересно, что будет, если я этим полякам представлюсь чин по чину.

Так и вижу, как скажу — мол, я император всея Руси. А они падают на колени и отдают мне все почести. А потом доведут до ближайшего города, занятого моей армией… А может навалятся на меня дружненько, да повяжут. И того гляди, как бы на суку ближайшем не вздёрнули. Вдруг это какие-нибудь анархисты. Они ведь до сих пор себя никак не проявили.

От этих поляков, которые натерпелись за последний год, ждать можно всего. А как узнать, кто они и чего от них ждать, не поймёшь. Не спрашивать же напрямую.

Это ещё хорошо, если они меня от греха подальше прибьют. А то могут и немцам сдать. Вот будет подарок генералу Паулюсу. Русский император в плену у немецкой армии. Та ещё комедия будет.

Пожалуй, чтобы вернуть меня живым и здоровым, мои генералы немцам не только те территории, которые мы отвоевали, отпишут. Заключат мир на любых условиях, которые только немцы пожелают.

Нет уж, такой расклад меня не устраивает. Тут я лучше сам себе пулю в лоб пущу.

Пожалуй, следует придумать какой-то более нейтральный вариант. Чтобы опередить возможные вопросы, произнёс:

— Меня зовут Александр Борисов.

Причём сказал истинную правду. Хотел сказать, что я сержант и замкомвзвода, но вспомнил, что такого звания здесь ещё нет.

— Я унтер-офицер, — но дальше решил приврать. — Я должен был обеспечивать охрану его императорскому величеству.

— Это в Копенгагене, что ли? — поинтересовался вдруг один из партизан, за что удостоился недовольного взгляда от гетмана. — Ну а что, — начал тут же оправдаться он. — Я по радио слышал. Если он императора охранял, то зачем они ещё на самолёте летали?

— И что ещё там говорят, по радио вашему? — решил уточнить я.

— Знаю, что в Копенгагене должен был быть подписан мир. Говорят, что российский император в последний момент передумал и приказал повернуть самолёт обратно.

Ага, подумал я. Значит, мои министры не стали обнародовать тот факт, что самолёт императора сбит и упал за линией фронта. То есть, официально государь император пребывает сейчас в Санкт-Петербурге.

Что ж, это, пожалуй, даже и хорошо. По крайней мере, не будет лишней паники. Да и на фронте ничего не поменяется. А такая информация может легко сломать весь боевой настрой нашей