На другой день Антоний принимал египтянку и приложил все усилия к тому, чтобы превзойти ее роскошью и изысканностью, но быстро признал себя побежденным и в том и в другом, первый принялся насмехаться над убожеством и отсутствием вкуса, царившими в его пиршественной зале. Угадавши в Антонии по его шуткам грубого и пошлого солдафона, Клеопатра и сама заговорила в подобном же тоне — смело и без всяких стеснений.

О Клеопатре.

«…красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимою прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад, — на любое наречие, так что лишь с очень немногими варварами она говорила через переводчика, а чаще всего сама беседовала с чужеземцами — эфиопами, троглодитами, евреями, арабами, сирийцами, мидийцами, парфянами… Говорят, что она изучила и многие языки, тогда как цари, правившие до нее, не знали даже египетского, а некоторые забыли и македонский[11]».

Антоний был увлечен до такой степени, что позволил Клеопатре увезти себя в Александрию и повел там жизнь мальчишки-бездельника. Составился своего рода союз, который они звали «Союзом неподражаемых», и, что ни день, они задавали друг другу пиры, проматывая совершенно баснословные деньги. В Риме осталась законная супруга Антония — Фульвия — дама воинственная, умная и знатная. Понимая, что упрочив собственную власть, Октавиан не позволит Антонию дожить свой век в благоденствии, она повела с ним войну.

Рассказал Плутарх:

«Врач Филот, родом из Амфпссы, рассказывал моему деду Ламприю, что как раз в ту пору он изучал медицину в Александрии и познакомился с одним из поваров царицы, который уговорил его поглядеть, с какою роскошью готовится у них обед. Его привели на кухню, и среди прочего изобилия он увидел восемь кабанов, которых зажарили разом, и удивился многолюдности предстоящего пира. Его знакомец засмеялся и ответил: „Гостей будет немного, человек двенадцать, но каждое блюдо надо подавать в тот миг; когда оно вкуснее всего, а пропустить этот миг проще простого. Ведь Антоний может потребовать обед и сразу а случается, и отложит ненадолго — прикажет принести сперва кубок или увлечется разговором и не захочет его прервать. Выходит, — закончил повар, — готовится не один, а много обедов, потому что время никак не угадаешь“.

Этот же Филот как-то раз, обедая со старшим сыном Антония, сумел остроумно пошутить. В качестве награды за шутку мальчик подарил ему все убранство стола — а там были кубки и приборы из чистого серебра.

Филот горячо благодарил, но был далек от мысли, что такому юному мальчику дано право делать столь дорогие подарки. Однако на следующий день раб принес ему корзину с этими кубками. Филот стал было отказываться и боялся оставить кубки у себя, но раб ему сказал: „Чего ты трусишь, дурак? Не знаешь разве, кто тебе это посылает? Сын Антония, а он может подарить и золотых кубков столько же! Но лучше послушайся меня и отдай нам все это обратно, а взамен возьми деньги, а то как бы отец не хватился какой-нибудь из вещей — ведь среди них есть старинные и тонкой работы“. Эту историю, говорил мне мой дед, Филот любил повторять при всяком удобном случае».

Клеопатра все крепче приковывала к себе римлянина. Вместе с ним она играла в кости, вместе пила, вместе охотилась, бывала в числе зрителей, когда он упражнялся с оружием, а по ночам, когда, в платье раба, он бродил и слонялся по городу, останавливаясь у дверей и окон домов и осыпая обычными своими шутками хозяев, людей простого звания, Клеопатра и тут была рядом с Антонием, одетая ему под стать. Нередко он и сам слышал в ответ злые насмешки и даже возвращался домой помятый кулаками александрийцев, хотя большинство и догадывалось, с кем имеет дело. Тем не менее шутовство Антония было по душе горожанам, они с охотою и со вкусом участвовали в этой игре и говорили, что для римлян он надевает трагическую маску, для них же — комическую.

Анекдот

«Как-то раз он удил рыбу, клев был плохой, и Антоний огорчался, оттого что Клеопатра сидела рядом и была свидетельницей его неудачи. Тогда он велел рыбакам незаметно подплывать под водою и насаживать добычу ему на крючок и так вытащил две или три рыбы.

Египтянка разгадала его хитрость, но прикинулась изумленной, рассказывала об этом замечательном лове друзьям и приглашала их поглядеть, что будет на другой день. Назавтра лодки были полны народу, Антоний закинул лесу, и тут Клеопатра велела одному из своих людей нырнуть и, упредивши рыбаков Антонин, потихоньку насадить на крючок понтийскую вяленую рыбу. В уверенности, что снасть не пуста, Антоний вытянул лесу и под общий хохот, которым, как и следовало ожидать, встретили „добычу“ все присутствующие, Клеопатра промолвила: „Удочки, император, оставь нам, государям фаросским и канопским. Твой улов — города, цари и материки“».

Но эти слова египетской царицы были всего лишь лестью. Марк Антоний думал только об удовольствиях, в то время как гражданскую войну с Октавианом вели жена Антония Фульвия и его брат Луций. С ними в союзе состоял Секст Помпей — сын Гнея Помпея.

Войну эту они проиграли. Луций Антоний сдался на милость победителя, Фульвия сумела бежать и хотела приехать к мужу, но по дороге заболела и умерла. В 35 г. до н. э. погиб и Секст Помпей.

По отношению к побежденным Октавиан повел себя очень жестоко. Пытавшихся молить о пощаде или оправдываться он обрывал тремя словами: «Ты должен умереть!» Он отобрал из сдавшихся 300 человек всех сословий и в иды марта у алтаря божественного Юлия Цезаря приказал перебить их, как жертвенный скот.

Не имея достаточно сил, чтобы бороться еще и с Марком Антонием, Октавиан предпочел с ним договориться, сделав вид, что его самого ни в чем не винит, и свалить все на покойную Фульвию. Чтобы упрочить союз, Октавиан даже женил Антония на своей сестре Октавии. Это была в высшей степени достойная женщина: красивая, умная и добрая, уважаемая всеми. Однако Антоний прожил с ней недолго: она успела родить ему дочь и вторично забеременеть, когда он, оставив Рим, уехал обратно в Египет, к Клеопатре.

Антоний был словно околдован египтянкой. Он забыл о делах, забыл о своих обязанностях, о грядущей войне с Парфией — он думал только о ней и делал ей неслыханные подарки, отдавая целые области. Рассказывали, что он подарил ей пергамские книгохранилища с двумястами тысячами свитков; исполняя условия какого-то проигранного им спора, он на пиру, на глазах у многих гостей, поднялся с места и растирал ей ноги; он ни словом не возразил, когда его подданные эфесцы в его присутствии величали ее госпожою и владычицей. Неоднократно, разбирая дела тетрархов и царей, он принимал ониксовые и хрустальные таблички с ее любовными посланиями и тут же, на судейском возвышении, их прочитывал. Завидев носилки Клеопатры, он мог, не дослушав оратора, вскочить с места и отправиться провожать царицу.