— И что, все?

— Пока все.

— А если вдруг всплывет что-нибудь из похищенного?

— Сомневаюсь, — резонно заметил Голованов. — Если это действительно дело Пашиных рук, то он, зная настоящую цену этим статуэткам, постарается временно припрятать всю коллекцию, а потом или вывезет ее за рубеж, или же загонит какому-нибудь подпольному олигарху.

Плетнев и понимал, и не понимал, что с ним творится. Он вроде бы как осознавал, что влюбился, однако не мог понять, КАК это могло с ним случиться. После гибели жены, когда они в одночасье осиротели с Васькой, ему казалось, что он уже ни-ко-гда не сможет всерьез связать свою жизнь с какой-нибудь, как вдруг…

Влюбился! Как семнадцатилетний мальчишка! У которого гормонов больше, чем извилин в мозгу. И влюбился-то как… С первого взгляда, как это бывает порой в кино.

Причем влюбился в женщину, о которой со-вер-шен-но ничего не знал, но без которой уже не представлял своей дальнейшей жизни. Расскажи кому — засмеют.

Не в силах выносить более изматывающих мук томительной неопределенности и в то же время страшась отказа, если он предложит ей встретиться, Антон все-таки набрался мужества, которого, казалось бы, ему было на занимать, и, когда Катя подняла телефонную трубку, произнес, невольно стушевавшись и забыв все те слова, которые он хотел бы ей сказать:

— Катя?.. Здравствуйте! Антон Плетнев беспокоит. Если, конечно, помните такого.

— Это такой большой и сильный, который помогал нести Игната? — засмеялась Катя. — А как же не помнить? Помню.

— И вы… вы не против того, что я позвонил вам?

— О чем вы говорите, Антон?! Конечно, нет. Я даже думала, что вы тем же вечером позвоните мне, все-таки Игнат находился в таком состоянии, что… Думала, позвоните, чтобы справиться о его самочувствии, а вы…

Она была явно рада его звонку, он чувствовал это, и сейчас самое бы время предложить ей пойти вечерком в театр или в тот же ресторан, но вместо этого он замямлил, как закостеневший двоечник, вызванный к доске:

— Катя, простите, ради Бога, что отрываю вас от работы, но…

И замолчал, начисто забыв все то, что «репетировал» до этого едва ли не все утро.

— Ну же, Антон! — напомнила о себе Катя. — Я слушаю вас.

— Скажите, вы же нарколог широкого профиля? Я имею в виду, вы одинаково успешно работаете как с наркоманами, так и с алкоголиками?

Пожалуй, именно этого вопроса Катя ожидала менее всего, и в ее голосе послышалась нотка растерянности:

— Да… а что?

«Идиот! Дубина стоеросовая!» — сам себя обругал Плетнев, однако переводить разговор на другие стрелки было уже поздно, и он негромко произнес, вернее, попросил Катю:

— Катюша, вы не могли бы проконсультировать меня по одному вопросу?

— Что, личные проблемы с наркологией? — совершенно беззлобно поддела она Антона.

— Да ну, о чем вы говорите? — шуткой ответил Плетнев. — Я ведь практически не пью. Так… от случая к случаю.

— Рада слышать, — голосом практичной женщины резюмировала Катя. — В таком случае, что за проблема?

— Ну-у… разговор, конечно, не телефонный… и если вы позволите подъехать к вам?.. В больницу, скажем, или куда вы прикажете…

— Подъезжайте в клинику, — немного подумав, отозвалась Катя. — Сегодня я до утра дежурю, так что если вас утроит часов в семь или в восемь вечера…

— И поужинаем вместе! — наконец-то нашелся Плетнев.

Небольшая и в то же время довольно комфортная пиццерия за годы своего существования постепенно превратилась в «общепитовскую» точку местного значения, где можно было и винца с водочкой хлебнуть да и перекусить недорого на скорую руку, и когда в проеме открытых дверей застыл человек-монумент в сером «в елочку» костюме за две тысячи евро, столики как бы зависли в удивленно-восхищенном молчании, и Катя, явно польщенная подобным вниманием, произнесла едва слышно:

— Антон, да вы, оказывается, сердцеед. И появляться с вами в общественном месте… Уведут!

— От вас не уведут! — буркнул Плетнев, и они, провожаемые восхищенными и одновременно завистливыми взглядами, прошли к дальнему столику, около которого их уже ждал расторопный официант.

— Добрый вечер Екатерина Максимовна, — расплылся он в приветливой улыбке и, видимо, не смог сдержать себя, чтобы не пройтись по впечатляющей фигуре сорокалетнего, атлетически сложенного гиганта оценивающим взглядом. — Что будем заказывать? Вы сегодня не одна? Это ваш новый врач?

— Можешь считать, что угадал, — хмыкнула Катя. — Но еще практикант, будет вводить у нас новую методику лечения от алкогольной зависимости.

— Даже так! — округлил глаза официант, видимо пытаясь совместить слова «практикант» и «новая методика лечения».

— Да, — кивком подтвердил Плетнев, — называется анестезия. Кулаком в лоб — и на всю жизнь забыл, что такое водка. Практика показала, здорово помогает.

— Да ну вас, смешливых, — хихикнул, покосившись на плетневский кулак, официант и тут же перешел к делу: — Что будем заказывать, Екатерина Максимовна? Как обычно? Салат с бульоном, кофе и пицца по-македонски?

Катя покосилась на Плетнева: мол, как прикажете вести себя, врач-практикант?

— Принеси, пожалуйста, карточку, — попросил Плетнев, — но сначала по чашечке кофе по-турецки. Надеюсь…

Ухватистый официант понял его с полуслова.

— Для Екатерины Максимовны и ее друзей я даже бутылочку настоящего винца найду. Тем более, что к пицце по-македонски очень даже красное полусухое подойдет.

Когда официант скрылся в дверях, которые вели на кухню, Плетнев пробурчал, едва скрывая неожиданно возникшую в нем неприязнь и к ухватистому официанту, и к тем, кто из-за своих столиков разглядывал ЕГО Катю:

— Это что же, вас, оказывается, здесь все официанты знают?

— А как же им нас не знать, если это ближайшая точка, где можно иной раз перекусить вне клиники! Вы знаете, хоть и хорошие у нас повара, но…

— Что иной раз хочется чего-нибудь человеческого, — повеселел Плетнев.

— Вот именно, человеческого, — засмеялась Катя. — Так что у вас случилось, Антон? Слушаю вас. Кстати, — спохватилась она, — вы не против, если я вас буду называть Антоном? Такое красивое имя…

— А я вас — просто Катя.

Все еще пребывая в какой-то эйфорической прострации, чего с ним не случалось за всю его жизнь, и не зная, с какого края начать свой рассказ о смерти Савина — все считали, что его убили, а он, оказывается, скончался от обширного инфаркта, заставшего его в лаборатории за бутылкой коньяка, Плетнев досадливо поморщился и негромко произнес:

— Я, собственно, вот по какому поводу…