Руки у него росли не из того места. Всегда. Вот у Рона — да. В детстве, как младший брат сломает игрушку, старший — чинит. Когда они гоняли на велосипедах, цепь всегда слетала у Джейми, надевал — Рон. Но теперешняя работа была такой, что брата не попросишь помочь. Тут он должен полагаться только на себя. Юноша взял за основу мотоциклетный шлем. Дело сдвинулось, но уходили часы и часы кропотливейшего труда. А каждое мгновенье, проведенное над этим шлемом, стоило чьей-то жизни.

Ирме вдолбили в детстве: «Никогда не принимай подарков от незнакомых. Никогда не садись в чужую машину». Вот только почему — не объясняли. А она и так знала. Нехорошие люди заманивают маленьких деток, уводят от мамочек и папочек. Нехорошие люди хотят делать с маленькими девочками ужасные вещи. Лет до семи она к краю тротуара подойти боялась. Мама всегда ворчала: «Я здесь, Ирма. Со мной тебя никто не тронет. Держись за юбку, Ирма. Хватит реветь, Ирма».

Потом ушел отец. Почему — она так и не узнала, ни тогда, ни после. Мать посылала ее в магазин за покупками. «Не бойся, милая. Это в конце квартала». «Не психуй, Ирма. Это не так уж далеко». «Прекрати хныкать, девчонка. Да, темно, ну и что?» Началось с бакалеи. «Вот тебе пятьдесят центов. Купи сегодняшнего рулета, а на остальное сыру». Потом пошли ликеры. Ирма приходила к запертой двери. Запертой, пока не выходил дядя Джой, или дядя Пит, или дядя Ктоугодно. Дворика перед домом не было, только заплата брусчатки за полуметровой стенкой из рассыпающегося кирпича да пыльной бирючины за ней. В ужасе от каждого прохожего и проносящейся мимо машины, под защитой ограды, скрючившись, обхватив себя руками, ждала она, когда лязгнет щеколда и будет дозволено войти. Ее личико в полосах слез, похоже, приводило мамочку в ярость. Это заметно было только по стиснутым зубам и напряженной спине. Пока не уходил «дядя». Тут ее прорывало. Сначала словесно. Потом, когда выхлестывалось уже достаточно бешенства, туфли. Ее не били. На ней топтались, «она — как коврик у двери». У матери было обыкновение надевать туфли с самыми высокими каблуками и любоваться ими, вытягивая носочки и делая пируэты перед большим зеркалом. Очень нежным голосом мать предлагала Ирме насладиться вместе с ней изяществом ее туфелек. Особенно тонкими длинными каблуками с металлическими кончиками. Потом Ирма должна лечь к ногам матери. Это лучше, чем когда собьют с ног. Мать просто будет ходить взад-вперед по спине. При каждом шаге не забывая надавить и провернуть. «Стилеты, Ирма. Тебе ясно теперь, почему их зовут „стилетами“?»

Так и продолжалось, как по расписанию, до тринадцати лет. Пока однажды вечером «дядя» не открыл дверь прямо в тот момент, когда Ирма вернулась из магазина, где продавались ликеры.

— Давай, заходи, малышка, — пригласил он ее. Она так рада была оказаться внутри и не сидеть опять в грязи, дрожа от страха и холода! Она сначала вошла, а уже потом до нее дошло, что «дядя» голый.

Как только девочка смогла безболезненно переставлять ноги, она ушла. Этот «дядя» остался. В доме теперь был целый склад ликеров, в материном кошельке завелись деньги. Прихватив двадцать семь долларов пятьдесят центов, бумажный пакет, в котором были шесть банок пива и две с половиной бутылки водки, Лизавету, свою лучшую и единственную куклу, Ирма надела воскресное платьице и ушла из дому.

Когда руки начали болеть, она украла тележку из местного супермаркета. Катя перед собой свою тележку, маленькая девочка отправилась на поиски «нехороших людей».

Никто не предложил ей конфет. Ни один черный лимузин не подрулил к тротуару. Она все шла. Центр. И Ирма, и пиво, и водка — все нашли себе друзей. А «нехорошие люди» так и не нашлись. Нашлись пьяницы, наркоманы и извращенцы, но ни один так и не предложил конфет или покататься в машине. Джейми был первым.

Старая Ирма стояла на своем обычном углу и говорила что-то Лизавете. Кукла была теперь намного старше. Насколько — Ирма не знала. Универсамовских тележек сменилась куча, но Лизавета была та же. И вот машина остановилась в конце аллеи, и дверца открылась, рука поманила. Там подарок. Не конфеты, да и машина не черная, но Ирма знала, что рано или поздно «нехорошие люди» придут за ней. Она шепнула последнее «прости» Лизавете и бросила все мирские сокровища, включая четверть бутылки горькой настойки для больного желудка.

Придерживая слои своих юбок указательным пальцем, старуха залезла в машину Джейми. Он выглядел таким юным и невинным. Это нормально. «Нехорошие люди» всегда прикидываются кем-то. Он вез, она посасывала из бутылки. Водка — она думала. А точно ли, водка? Точно только то, что на вкус сладкая. Он говорил ей разное, но это же ничего не значит.

Машина остановилась, и они вошли в большой дом. Он оставил ее в комнате. Она ждала. Потом дверь открылась. Это не «нехорошие люди». Это намного хуже. Это была мамочка в своих туфлях. Ирма знала, что ей надо делать. Она легла на пол.

Джейми не сразу понял, что торговка наркотиками была ошибкой. Он закрыл дверь, как только Оно встало дыбы и превратилось в неправдоподобно высокую женщину. Две длинные ноги кончались туфлями на каблуках из тридцатисантиметровых металлических шипов.

Юноша лег спиной на дверь. Первое покалывание в ляжках — сигнал начала страсти-радости. Криков не было. Покалывание угасло. Джейми ждал, готовый побороть экстаз и окунуться в работу. Когда выносить ожидание не стало сил, он приоткрыл дверь. Оно корчилось. Вытянутая женская форма изогнулась аркой в виде перевернутой «U». «Лицо» вытянулось в морду. Оно рылось мордой в дыре в спине старушки. Глубокие раны шли от бедра к плечу торговки, на шипах-каблуках запеклась кровь. Монстр ел с видом гурмана, которому сунули захватанный пальцами гамбургер. Джейми передалась Его досада. У него похолодело в кишках.

Не один он с нетерпением ждал «времени вечеринки». Баунти сидела, вернее, растянулась на ступенях лестницы. На ней была розовая сатиновая пижама. Без пуговиц. Имелось в виду, что верх должен запахиваться и прихватываться кушачком. Кушачок свисал с перил.

Джейми перешагнул через Баунти, ее пальцы чиркнули по его лодыжке.

— Неужели вечеринки не будет? — крикнула она ему вдогонку. Парень обернулся и посмотрел на то место, где девушка лежала.

— Сегодня нет, Баунти.

— Нет — для тебя? Или для всех?

— Ни для кого не будет.

Сладкая гримаска вмиг исчезла, сменяясь выражением ужаса по мере того, как смысл слов доходил до нее. Баунти вскочила на четвереньки и стала карабкаться к его ногам. Забыв про демонстрацию своих грудей, она ловила его ноги и умоляла:

— Сделай что-нибудь, Джейми. Сделай же что-нибудь скорей!

— Я работаю над этим, — сказал он.

За завтраком ничего не хотелось, разве что кофе.

— Позвони и скажи, что я заболел, — сказал Джейми матери. — У меня дела.

— Мы можем чем-то помочь? — спросил Боб. — Мы ведь в этом деле все заодно, правда?

— Как у тебя с доставанием жертв будущих хладнокровных убийств? — пошутил Джейми. Боб опустил глаза.