и снова направо…»

— Вот и дошли. Ты куда теперь?.. Может, зайдешь?

— Ждут меня там.

— Не найдешь дороги. Отвести тебя?

— Нет, что вы, не беспокойтесь.

— Хочешь, поцелую? В щеку…

— Да.

И Тереза потянулась к сомкнувшему веки, и щека ощутила ладонь, теплую, нежно-сухую; острые пальцы скользнули к виску, к волосам, а другую щеку обожгло — приложили клеймо, жгучее, мягкое, дивное, и, не размыкая век, бездумно повернул неожиданно голову и крепко поцеловал ладонь, а она, потрепав по щеке, едва ощутимо ударила дважды и сказала:

— Ты славный. А теперь ступай.

Сколько пили… Пьяному разгулу не виделось конца. Возбужденный, воскрыленный Доменико осушал стакан за стаканом; без меры, без удержу веселился Тулио; без меры пили Цилио, Винсентэ, Кумео, Дино; пил и Эдмондо, отчаявшись приобрести себе друга; пил неизвестный прохожий, с превеликой охотой за драхму приведший Доменико обратно… Пили из кубков и чаш, резных и простых, припадали к горлу кувшина… Под конец пили, стоя, гогоча, шатаясь, обливаясь вином, пили, глуша, утоляя неутолимую жажду, и когда смиренно подошедший Артуро, приниженно, жалко вобрав голову в плечи, нагло потребовал шесть драхм, Доменико тут же запустил руку в карман и дал ему гордо все, что выхватил… И, качнувшись, поспешил подставить под кувшин, из которого разливал Антонио, свою красивую, блестящую, емкую чашу…

ВЕЧЕР ПОЭЗИИ И СКАЗКА

О ТРАВОЦВЕТНОМ ЧЕЛОВЕКЕ

— Я все же думаю, — продолжал чинно-степенный сеньор Джулио, — что муж должен быть старше жены.

— Это почему? — спросила тетушка Ариадна.

— А потому, что женщины раньше старятся… К вам это не относится, понятно… Вы рождены под знаком вечной молодости.

— Ах, Джулио, проказник… А вообще, что значит возраст там, где налицо истинная, возвышенная любовь!

— Я знал одну достойную супружескую пару — жена была на двенадцать лет старше мужчины, вернее, юноши, — сказал Дуилио.

— И им хорошо было вместе, да?

— Прекрасно! Жена вставала рано, готовила завтрак, повязывала ему нагрудник и кормила серебряной ложкой. В ландо сажала его у окна, потому что юному созданию доставляет радость созерцание пленительных видов.

— А разве не юным, более взрослым не радостно любоваться пленительными пейзажами, — тетушка Ариадна обиженно поджала губы.

— Радостно, а как же!.. Вам, рожденной под знаком…

— В ландо и я сажаю Кончетину у окна, но значит ли это, что она мой муж? Фу, что за чушь…

— Конечно, конечно…

— Помимо того, Васко был несколько моложе меня, но это вовсе не исключает той истины, что он был истинным мужчиной.

— Прекрасно, прекрасно!

— А раз наши души открыты прекрасному, — воодушевилась тетушка Ариадна, — давайте петь красивые, прекрасные песни!

— Да, да, утолим жажду прекрасного, — одобрил Винсентэ и расстегнул воротничок. — Молодчага, Ариадна!

Тетушка Ариадна насупилась, но великодушно сказала:

— Выпьем сначала мятную настойку, пей, Тулио, и другу предложи, кажется, милый юноша, стеснительный, как его звать, забыла я…

— Доменико.

— Прошу вас, отведайте…

— Давай тяпнем, Доменико, — шепнул ему Тулио. — Хорошо с похмелья рюмки три.

— Вон и зима настала, самое холодное время года, — сообщил стоявший у окна Цилио и глянул на Розину, ту самую, что в роще…

На Красу-город падал снег, мелкий, бессильный.

— А у нас тепло, и зимой тепло, — задумчиво изрек Дуилио. — Я очень люблю наш город…

— Знаешь, Сильвия, по-моему, и этот богатый дурень любит меня, — шепнула подружке Кончетина. — И знаешь, как я догадалась?

— Нет.

— У нас он всегда растерянный, смущенный.

— Дуилио, Дуилио! Восхитительная мысль пришла мне в голову! — воскликнула тетушка Ариадна. — Предлагаю в этот дивный вечер говорить языком поэзии.

— Какую изберем тему? — с готовностью спросил Дуилио.

— Тема — снег!

— Снег? Но он еще не выпал… Не укрыл землю!

— Но уже падает с неба, и это хорошо.

— Тема — наш город, — объявил Дуилио.

— Может, все-таки снег?

— И то и другое найдет отражение.

— Слушаем, слушаем вас, прооосим!

И услышали:

В наш город снежная баба

Входит всегда без шубы,

А в горы — нельзя без шубы,

Но всюду одинаково хорошо:

И в нашем Краса-городе,

И во всех других местах.

И ты, мама, матушка,

Не горюй обо мне,

Не все люди плохие,

Встречаются и хорошие.

— Как голова? Все болит? — шепотом спросил Тулио у Доменико. — Пропусти еще рюмочку…

— Легче стало немного…

— Браво, Дуилио! Великолепный белый стих, продолжайте!

Ах, какие славные кружатся снежинки,

Ах, как жаль, что нет их среди экспонатов

Музея красоты!

— Да, жаль, — подтвердила Кончетина, прижимая щеку к плечу.

— Изумительное чувство красоты! Изумительный стих!

— Прошла голова?

— Да.

Но голова раскалывалась, не хватало воздуха, нащупал стоявший у кровати кувшин, поднес ко рту и снова увидел над собой пятно. Присел в постели, натянул синюю рубашку, а сверху, с потолка, так сурово смотрел кто-то. Спустился вниз, стараясь не шуметь, и все же Артуро высунул голову из-за двери:

— Пожалуйте, Доменико, входите.

— Мне ничего не нужно.

— Обидел вас чем? — забеспокоился Артуро.

— Нет, дело у меня.

Моросило. У срубленного дерева огляделся и присел на корточки; мокрая земля раскапывалась легко, только руки стыли. Набил карманы и снова засыпал мешочек. Счистил с пальцев налипшие комки, но упрятать руки в карманы уже не смог — полны были. Закутался в плащ поплотнее и пошел через реку — никого не хотелось видеть. Долго бродил он, отяжелел плащ, лицо намокло.

Огромное, безбрежное озеро сливалось с низкими серыми тучами. Стал на берегу. Шел дождь. Вспомнилась Тереза, смелая женщина, повел рукой по щеке и услышал вдруг:

— Эх, разнесли, разрушили, но ничего…

Оказалось — Александро. Присев на доску, он смотрел в воду. Доменико передернуло: у озера, в тумане, один на один с полоумным!

— Думаешь, я вправду ненормальный? Нет. Тебя Доменико звать?

— Да.

— Хорошее имя.

Безотчетно пощупал карман и приободрился, стал уверенней — переполнен был золотом.

— Видишь доски? — сказал Александро, а Доменико оглядел его латаный-перелатаный плащ, и страха как не бывало. — Кто-нибудь спьяну развалил, не станет трезвый разрушать то, что может ему пригодиться. Люди укрывались тут под навесом, дожидаясь корабля, и вот развалили. — Взглянул на Доменико и добавил: — Не печалься, я новый построю, а вообще, нравится наш город?

— Ничего, как будто, хороший, — равнодушно ответил Доменико — мок под дождем.

— На, — Александро протянул ему зонт, — совсем забыл, — и раскрыл для себя другой. — Присядь, чего стоишь…

Туго набитые карманы мешали, с трудом присел на мокрую доску и с удовольствием вытянул ноги, раскрыл