— Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Приветствую!

Он сделал ей «под козырек» тремя растопыренными пальцами и, толстый, неповоротливый, все такой же беспомощный и этим по-прежнему, отчасти, симпатичный Лиде, пошел к себе.

— Да, — повернулся он в дверях, — разумеется, это между нами.

Она ничего не ответила ему.

— Да?

Он мягко улыбнулся, поклонился и исчез.

Лидии сделалось окончательно тошно, захотелось немедленно уйти.

Клавдия лежала на кровати. В комнате пахло эфиро-валериановыми каплями.

— Сядь, — попросила она Лиду, — такая невыразимая тоска. Не уходи. Я знаю, тебе самой плохо.

Она скучно посмотрела на Лиду. Лицо ее подергивалось неприятной судорогой в углах рта. Глаза готовы были заплакать.

Лида нехотя уселась на кровать.

— Я все более и более убеждаюсь, что мы с Сергеем разные люди.

Лида с нетерпением смотрела на нее. Какое ей, в сущности, дело до их семейных дрязг.

— Но ты только что говорила мне, — сказала она с раздражением, — что вы подходите друг к другу.

— Да, в идеале мы могли бы подходить.

Она перевернулась ничком и зарылась лицом в подушки.

— Я пойду, — сказала Лида.

— Не уходи. Я расплачусь.

Она заткнула уши пальцами и заболтала ногами.

— На меня что-то находит. Я не знаю, что. Реву целыми днями. Я боюсь, что я возненавижу Сергея. Ты видела: я ушла. Что он тебе говорил? Наверное, читал ее письма и показывал фотографию. Она вертит им, ставит ему разные условия, а он продолжает с нею няньчиться. Она диктует ему условия! Подумаешь!

Лиду немного забавляла вся эта нелепая сцена.

— Но я не понимаю, с какой стати ты вмешиваешься в его личную жизнь? Если свобода, то свобода.

— Ты думаешь, я себе противоречу? Нисколько.

— Он не вмешивается в твою жизнь и, наверное, не интересуется, с кем ты проводишь время.

— Он?!

Она вскочила с постели.

— Посмотрела бы ты, как он не вмешивается. Ах, с его, по крайней мере, стороны вся эта наша обоюдная свобода только на словах. Он устраивает мне мелкие сцены, придирается. Лучше бы уж ревновал открыто.

Лида расхохоталась.

— Но послушай, ведь ты же сама только что сделала ему точно такую же сцену.

— А потому, что это уже совсем нечто другое. Я могу простить ему мимолетную связь… то есть не простить… я не то хотела сказать… Я могу допустить. Но здесь же что-то прочное. Тут, понимаешь, привязанность.

Уткнувшись лицом в подушку, она начала хныкать.

— Но эти градации очень трудно установить, — сказала Лидия. — Где привязанность, а где серьезное.

— Потому, что девушка.

Ее заплаканное лицо было сейчас только смешно. Лида улыбнулась.

— Я, по крайней мере, всегда с уверенностью могу сказать, где у меня мимолетное увлечение и где привязанность. И я себе никогда не позволю, а Сергей — тряпка, тряпка и тряпка! Я презираю его.

Она, лежа ничком, заболтала ногами в воздухе.

— Если он не оставит ее, так и знай, я потребую развода. Достаточно с меня.

Она угрюмо приподнялась и села, свесив толстенькие ножки и опершись руками о матрац. Лицо ее сделалось старообразно и некрасиво.

— Сергей! — закричала она пронзительно. — Ради Бога, Лида, нажми кнопку, чтобы его позвали.

Лида позвонила и решительно встала, чтобы идти. Ей не хотелось присутствовать при дальнейших объяснениях этой комической четы.

Но Клавдия, к счастью, ее и не удерживала.

— Ты не помнишь, о чем «она» ему на этот раз пишет? — спросила она Лиду, прищуриваясь на окно. — Ах, не поняла? Ты просто не хочешь мне говорить. Я ведь слыхала, как этот осел орал тебе чуть ли не на весь дом: «пожалуйста, между нами». Я всегда привыкла думать, что мы с тобою две подруги.

Она возбужденно и враждебно смотрела на Лиду.

— Я в самом деле плохо поняла, — повторила Лида, — кажется, она ему ставит какие-то условия, но очень неясно. По-видимому, она недовольна неопределенностью. Но, вообще, крайне трудно что-нибудь понять. По-моему, она малограмотна.

— Вот! — радостно крикнула Клавдия, — он еще со мной спорит. Бывшая гризетка или кухарка. К сожалению, наши мужья нуждаются только в таких. Да, и еще в публичных женщинах.

Она долго молчала, точно собираясь с мыслями.

— Нет, постой. Я тебе, коли на то пошло, скажу всю правду. Слушай.

— Барин сейчас придут, — доложила горничная, — они спрашивают, не вы ли взяли духи «Майское утро». Очень сердятся.

— Скажи ему, что он дурак. Да, так я тебе скажу всю правду. Это он меня заставил. Еще я когда была его невестой, он поставил мне условие: ты направо, я налево. Пока это не принимало таких границ, я могла, согласись, терпеть…

Она всхлипнула.

Теперь Лида не ощущала уже к ней ничего, кроме презрения. Ей хотелось крикнуть Клавдии:

— Подлая лгунья!

Но она предпочла удержаться, сухо с ней простившись.

— А, моя милая, погоди. Сама когда-нибудь узнаешь, какие это цацы мужчины. Да, он из меня сделал проститутку, потому что он развратник, нимфоман… Прощай, моя прелесть. Я надеюсь, что у тебя все еще наладится.

Лида с отвращением позволила ей к себе приложиться.

В гостиной она натолкнулась на Сергея Павловича.

— Попросите эту женщину, чтобы она не таскала у меня в мое отсутствие моих духов, — закричал он с отчаянием Лиде.

— Что? — грозно спросила Клавдия. — Вот тебе.

Ее полная ручка мелькнула, послышался отвратительный звук пощечины.

Последнее, что осталось в памяти Лиды, это — круглые, полные ужаса и унижения глаза Сергея Павловича.

Торопливо она одевалась в передней, слыша не разговор, а скорее визг, смешанный с отвратительным хрипом и воем, доносившийся к ней через столовую.

— А, так она вам ставит условия… Мне Лида все сказала… Хочешь, я ее сейчас ворочу? Мерзавец! Подлец!

— Идите, барышня, от греха, — торопила Лиду горничная, — теперь пошли кажный день скандалы. Сама-то хороша. Добро бы еще один офицер ходил, вчерашний, а то сегодня один, завтра другой, послезавтра третий. И не разберешь который. Размазня наш барин, а то бы такую ей знатную оказал выволочку. Право. Помогла бы, кажись, сама. Да я уйду от них завтра. И барин тоже хорош: как в передней, так тебя и хватает. Ну, да известно, мужчина. Все они хороши до первого раза, а там, как попадешь к ним в кабалу… Тьфу!