так разболтала слишком много, – заявила она, мельком бросив хитрый взгляд на Волгина. – Остальное узнавайте сами. Взрослые мальчики уже.

Пригубив коктейль небольшим глотком, Волгин поставил стакан и поднялся. Он не мог не оценить изобретательность девушки, столь элегантно переведшей разговор с Греты на скандальную историю в американском военном ведомстве, историю, детали которой Нэнси так умело скрыла.

Он шел по улице и размышлял о том, что люди все-таки совершенно не представляют себе истинных причин, по которым случается война. И истинных целей войны не понимают.

Пропаганда вещает про высокие идеалы, национальную стойкость, про защиту наследства отцов и дедов от иноземных варваров. Создаются мифы и легенды, возводятся памятники.

А на самом-то деле все очень просто. У войны есть три причины, только три: амбиции, власть и деньги. Только ради этого миллионы людей посылаются в кровавую мясорубку, под нож идут миллионы судеб. И на фоне этого несколько человек занимаются перетягиванием каната. И тот, кто окажется хитрее и изворотливее остальных, кто окажется наглее и беспринципнее, тот и ощущает себя наместником Бога на земле, купается в признании толпы и возводит себе при жизни мавзолеи. Впрочем, и это тоже заканчивается.

Гитлер обожал, когда при его появлении толпа застывала в экстатическом напряжении и взбрасывала руки: «Хайль!» А где он сейчас? Так, наверное, и лежит, обугленный, в яме, в бурой жиже…

– Игорь! – услыхал Волгин. Из-за потертой афишной тумбы возникла тоненькая девичья фигурка, при виде которой у него сладко защемило сердце. – Игорь, какое счастье, что я вас нашла!.. Я уже не чаяла разыскать вас!

– Что случилось? – спросил Волгин и в этот же самый момент поймал себя на мысли, что хочет услышать простые слова: «Я соскучилась».

Но Лена произнесла совсем другое:

– Я нашла одного человека. Вы сказали, надо попытаться найти охранника из лагеря, да?

– Это было бы здорово, – обрадовался Волгин.

– Этот человек не охранник. Но он может что-то знать.

* * *

Они долго ехали на трамвае и наконец сошли на заброшенной остановке. Вокруг высились неказистые, обшарпанные строения.

Лена сверилась с бумагой, которую извлекла из кармана, – на ней был наскоро нацарапан адрес и схема, и направилась к четырехэтажному зданию.

– Вот что, – говорила Лена, взбираясь по крутой лестнице, – вы, главное, молчите.

– Хорошо, – покорно согласился Волгин, двигаясь за девушкой и пытаясь уловить легкий аромат, едва различимый, распространяющийся от ее волос.

– Вы можете его напугать, – продолжала Лена, она хорошо помнила историю на рынке. – Держите себя в руках, если хотите, чтобы все получилось. Я сама.

– Хорошо.

Дверь была старая, совершенно никудышная. Лена остановилась перед ней, легким жестом поправила волосы и обернулась убедиться, что Волгин ее понял и будет неукоснительно следовать ее указаниям.

Она не ожидала, что Волгин окажется так близко. Он стоял в полушаге от нее, и Лена вдруг ощутила на лице его дыхание и близко-близко увидела перед собой его мерцающие в полутьме темные глаза. Она застыла, чувствуя, что голова начинает кружиться, а земля уходит из-под ног.

Волгин, тоже не ожидавший, что она обернется, смотрел на нее в упор, и ноздри его нервно трепетали.

– Главное, молчите… – прошептала Лена в замешательстве и стремительно повернула ручку звонка.

В глубине квартиры зазвенел колокольчик, потом послышались шаркающие шаги.

– Кто? – раздался хриплый и, кажется, старческий голос.

– Герр Брандхофф! – позвала Лена.

Звякнула цепочка, дверь отворилась. Из-под мохнатых бровей на Лену глянули колючие выцветшие глаза.

Человек за дверью не был стар, но выглядел сильно потрепанным жизнью; он был очень невысок – ростом чуть выше ребенка – и коротконог. Ему было около сорока, а может, около пятидесяти – понять было невозможно; лицо казалось измятым и лишенным какого-либо оттенка. Бесцветное лицо. Лицо, которое не запомнишь. Редкие волосы топорщились над сложенным в гармошку лбом, щеки были покрыты неопрятной, торчащей во все стороны щетиной.

– Меня зовут Хелена, герр Брандхофф, – начала Лена. Обитатель квартиры собирался улыбнуться, но тут взгляд его упал на Волгина. На погонах сверкнули золотом звездочки. Герр Брандхофф вздрогнул и совершил попытку захлопнуть дверь, и захлопнул бы, если бы девушка проворно не вставила ногу в проем.

– Что вам надо? – завопил Брандхофф.

– Поговорить.

– Я не хочу ни с кем разговаривать!

– Если не впустите, – сказала Лена, – я донесу. Я знаю, где вы работали во время войны…

– Нигде я не работал!

– Герр Брандхофф, не надо бояться, мы не причиним вам вреда. Просто поговорим…

Квартира оказалась очень похожей на своего владельца – была такой же неухоженной, грязной, запущенной. На столе громоздилась немытая посуда, диван был покрыт сальными пятнами. На люстре отсутствовал один рожок, остальные обильно покрывали темные точки от мух. Зеркало над каминной панелью было расколото надвое, в середине его зияла огромная дыра. Сам камин, очевидно, давно не выполнял своего предназначения, огонь в нем не разводили если не годы, то много месяцев – внутри громоздились ящики и какой-то хлам.

– Я никогда не был членом нацистской партии, – нервно раскачиваясь на диване, говорил Брандхофф, – я даже не ходил смотреть, как они маршируют. Я вообще не занимаюсь политикой. Я простой человек…

– Но ведь вы работали в лагере, верно? – мягко поинтересовалась Лена.

– Не работал! – возразил Брандхофф. – Я просто возил офицеров. Привозил и увозил. Всю жизнь за баранкой.

И он стал ласково баюкать черный протез, прикрепленный к обрубку правой руки.

Этот человек очень не нравился Волгину. С первого взгляда не нравился. И теперь Волгин пытался справиться с чувствами, чтобы не проявить резкость и не спугнуть собеседника.

– Вы заезжали в лагерь? – спросила Лена.

– Иногда.

– Значит, вы там сталкивались с заключенными! – не выдержал Волгин.

Лена бросила на него выразительный взгляд. Понять значение этого взгляда было нетрудно. «Молчите!» – словно бы пыталась сказать девушка.

– Ни с кем я не сталкивался, и ничего я не видел, – окрысился Брандхофф. – Просто приезжал и уезжал! Думаете, у меня было время и желание разглядывать эти грязные физиономии? Я даже не глядел на них.

Он вскочил и принялся греметь посудой, переставляя с места на место чашки и кастрюли.

– Вы часто ездили в лагерь?

– Нечасто! Зачем мне туда ездить? Там дорога плохая, машина разваливалась на ухабах. Потом американцы стали бомбить город. Моя жена, Марита, она погибла, – Брандхофф громко всхлипнул и отвернулся. – Мы попали под бомбежку, когда возвращались домой. Она умерла на моих глазах. А я потерял руку. И все.

– Вы когда-нибудь видели в лагере русских?

– Я просто водитель. Я не имел дела с теми, кто там служил.

– Он не служил. Он был пленным.

– Я не рассматривал пленных!

– Он