успехом туфли из крокодиловой кожи. Впрочем, пастор и сам понимает, что его рассуждения о способности к воскрешению сейчас выглядят не очень-то убедительно.

Пастор смотрит на Нину исподлобья и со значением произносит: «У меня дар». Далее Нина и пастор обмениваются туманными репликами, поначалу кажущимися бессмысленными. Они кажутся таковыми почти до конца диалога, но в ходе него Нина постепенно догадывается, что ей нужно достать одно средство, которое может помочь. Речь о той самой живой воде, которой бабушка спасла ее от «родовой травмы», когда Нина была совсем маленькой. Во время разговора лицо пастора все время меняется: молодеет, стареет, изменяет форму и цвет.

Нина пытается выйти из кирхи, но долгое время ходит по кругу, натыкаясь на деревянные лавки и фотографии космоса. Нина замечает в притворе женщину за прилавком. Она продает какую-то рухлядь в драных коробках: подшивка журнала «Роман-газета», детали советской бытовой техники, склянки и банки — все то, что выносят из квартир старых людей, когда те умирают. Но ко всем этим вещам прикреплены ценники.

— Я знаю, чего вы хотите, — говорит женщина за прилавком. На женщине грязный фартук, волосы выбиваются из-под чепчика, лицо пухлое, доброе, с синеватыми пятнами.

— Вы знаете?

— Да. Выпуск «Роман-газеты» за апрель 1986 года, с продолжением повести Валентина Пикуля «Честь имею».

Женщина достает рваный и пыльный номер «Роман-газеты». От листов пахнет какой-то едкой химией.

— Нет.

— Ну конечно! — спохватывается женщина. — Вы пришли за абажуром. Вот он.

И она достает драный лимонного цвета абажур для настольной лампы. В одном месте он почернел, а в другом продырявлен. Нина смотрит на него какое-то время, не в силах отвести взгляд. Продавщица предлагает другие товары — все это мусор и пыль. Наконец продавщица достает из коробки пустую пластиковую бутылку, и Нина говорит: «Точно! Ведь мне нужна тара».

— Не так быстро, — качает головой продавщица продавщица. — Сперва нужно создать правильный музыкальный фон для совершения сделки.

Женщина включает на своем телефоне техно с наложенными помехами и начинает исполнять танец робота. На какое-то время она впадает в забытье и кивает в такт музыке.

— А теперь отдавай кольцо. В обмен на бутылку, — говорит продавщица, не прекращая двигаться. Платок сползает, обнажая еще больше волос.

Нина хочет спросить: «В смысле?» — но потом до нее доходит, что она до сих пор носит на безымянном пальце кольцо, сделанное из проволоки. Нина снимает его и получает пустую бутылку.

— Главное — успей до полуночи, — напутствует продавщица, танцуя все интенсивнее — так, что с полок слетает товар.

Нина идет вдоль трассы. Мимо проносятся фуры. Они не притормаживают на поворотах, а просто несутся вперед, поднимая огромные клубы пыли. Скачут по огромным колдобинам. Обочины практически нет, и Нине нужно идти по трассе, время от времени отскакивая в кювет.

Сзади Нине сигналят. Одна из фур, тяжело грохоча, подъезжает к обочине. Мужчина за рулем выглядит как среднестатистический дальнобойщик, но когда Нина приближается к кабине грузовика, то видит, что за рулем Володя. Володя одет в серую майку-алкоголичку, и лицо у него пепельно-серое, глаза глубоко запавшие, руки совсем тоненькие, волосы в подмышках буйно кудрявятся, и Володя напоминает чахлый и немощный куст, вдруг давший пышные всходы. «Боже мой, как же он исхудал, — думает Нина. — Когда мы с ним познакомились, он выглядел намного свежее». Володя смотрит на Нину большими испуганными глазами. Скрытая мука написана у него на лице. Неожиданно он говорит:

— Поехали, довезу до рембазы.

— Мне не нужна рембаза, — говорит Нина.

— Все равно поехали, — говорит Володя.

— Нет.

— Рембаза, — повторяет Володя.

— Нет.

— Мне нужно кое-что починить, — в Володином голосе звучат капризные нотки.

Нина качает головой и делает шаг к кювету. Володя заводит фуру и уезжает, выпустив черное облако дыма. Оно не рассасывается и просто плывет по воздуху, недолго сопровождая Нину.

Нина с пустой бутылкой в руках сходит с трассы и идет сторону леса. С дороги он кажется непролазным, но это иллюзия: деревья образуют тонкую прослойку между трассой и городом. Нина по-прежнему в Приозерске. Она проходит мимо детского сада и бойлерной с размашистой надписью «Здесь нельзя срать», мимо кирпичных пятиэтажек. Вокруг цветет и пахнет сирень. Пожилая женщина вбивает в землю какие-то клинья, делая это с несвойственным такого рода процессу остервенением. По дорожке бежит ребенок и кричит, за ним бежит еще одна пожилая женщина, пытаясь его схватить, но ребенок все время выскальзывает из ее рук, как будто с ног до головы обмазанный жиром.

— Интересно, да? — тихонько кашлянув, спрашивает полицейский. Полицейский очень похож на Нининого бывшего мужа Диму, только с усами. В руках полицейского черная кожаная папка. — Вот, взгляните на фото, — говорит полицейский, расстегивая молнию папки, при этом его лицо искажется в нагловатой, порочной гримасе, как если бы он расстегнул не молнию на папке, а ширинку на брюках.

Фотографии очень плохого качества, и все-таки сразу становится ясно, что на них изображены фрагменты тел и тела целиком, то ли мертвые, то ли просто находящиеся в отключке, изуродованные, обескровленные, помещенные в странные позы на фоне пентаграмм и изображений Бафомета.

— Боже мой, — говорит Нина.

— Почему вы так говорите? — интересуется полицейский, похожий на Диму.

— Почему говорю «боже мой»? То, что изображено на ваших фотографиях, — просто ужасно.

— Вот поэтому я них не смотрю.

Полицейский убирает фотографии в папку.

— Мы его скоро найдем. Он за это ответит.

— Кто он?

— Остерегайтесь детских площадок, — говорит полицейский и уходит в сторону бойлерной.

Нина провожает его взглядом и замечает на горизонте площадку с паутинкой, качелями и песочницей. Объекты на детской площадке выглядят чересчур хрупкими, как будто их элементы сделаны из фольги. Нина направляется к паутинке. В ее детстве паутинка состояла из спаянных разноцветных труб, а эта — из сплетенных веревок, к тому же форма у нее не закругленная, а конусообразная. У подножия паутинки барахтается и визжит маленький мальчик. Сперва Нине кажется, что ребенок просто проводит время, извиваясь в земле и издавая крики, но, приблизившись, она понимает, что ребенок застрял. И чем настойчивее он пытается выбраться, тем сильней увязает в этой хлипкой на вид паутинке. Ребенок уже не в силах кричать.

— Детские площадки — это ловушки, — говорит пожилая женщина, которая вбивает в землю длинные клинья. — Он с их помощью ловит детей.

— О ком идет речь?

— Ловит, пытает и убивает, затем воскрешает — и цикл повторяется снова и снова, все благодаря действию живой воды.

— Мне нужна живая вода.

— Я знаю, — кивает женщина, вбивая очередной клин.

Нина идет сама не понимая куда, заходит в