эффекта. А стало быть, это не работало на общий подъем. Кто хотел и мог, выгораживал себе уголок, островок. Островки есть и сейчас. И не только в системе образования. Но бóльшая часть социальных институтов работает примерно так, как работала. Так же плохо, с расчетом на средненького, не желая осложнять себе жизнь постановкой каких-то других задач. А этого мало. Страна начинает действительно двигаться вперед и получает основание относиться к себе с некоторым уважением, когда совокупные усилия образуют некоторую критическую массу. В России ее пока не образовалось. Это относится и к образованию, и к художественной культуре, и, может быть, к культуре вообще. Россия все еще не прошла или, по крайней мере, не прошла всерьез, как страны Европы, через идеалистический проект культуры. Что-то о нем слышали, в чем-то это выразилось, отчасти в интеллигентском кодексе, который даже интеллигенция не вся принимала. Отчасти в каких-то особых школах, в желании над обычным образованием выстроить другой уровень — спецшколу. Были дети, которых частные учителя учили языку, музыке. Но все это добавочки к основному блюду, которое продолжало быть тюремной баландой. Если тебе потом на сладкое дали трюфель, это, конечно, украшает жизнь, но не меняет ее. Мне кажется, мы все еще живем среди обломков советской системы. Уже есть щелочки, углы, где возникают другие формы, но они не соединяются в системное усилие, а поэтому не рождают чувства необратимости произошедшего, того, что уже нельзя скатиться назад. Наоборот, мы все живем с ощущением того, что это крайне ненадежно и может завтра кончиться. Бóльшая часть наших соотечественников дальше нескольких месяцев не планирует свою жизнь, они не знают, что с ними будет. А сама идея европейского образования построена на принципе длинного времени. Если этого нет, новая система образования будет подражательной, лишенной внутреннего стержня.

Словом, в социальный лифт никто особенно не ломится?

Интересно, что, по данным вот этого нашего исследования, даже та чуткая, эталонная, лабораторная группа людей, которая получила или получает второе образование, не ощущает, что это гарантирует им лучшее трудоустройство, карьеру, более надежное социальное и культурное существование. Вот это хуже всего. Плохо, когда таких людей мало, а еще хуже, когда так высок уровень тревоги и недовольства как раз у тех, кто решился сделать усилие и теперь иначе смотрит на мир и на себя. У них нет надежности собственных завоеваний. А система образования на этом стоит. И на расширении, когда в нее втягиваются все новые и новые социальные слои, так что каждое следующее поколение делает еще шаг вперед. Наше образование на новый уровень, к новым горизонтам не вышло. Оно доживает то, что было раньше, и пытается чуть-чуть устроиться в прорехах, трещинах, дырах того, что есть. Это не полноценное существование системы образования в крупной, развитой, претендующей на очень высокое положение в мире стране.

Эффект дежавю

Впервые: Культура. 2010. № 7–8. 4–17 марта. Беседовал Сергей Шаповал.

Я не разделяю точку зрения, что мы сейчас живем в реставрированном советском обществе, — считает Борис Дубин, — но около 70 % населения интерпретировали новый режим как воссоединение с прежним, советским. Отсюда эффект дежавю.

Борис Владимирович, какие новые явления в общественной жизни 2000-х годов вы можете выделить?

Тенденции, о которых пойдет речь, как будто действительно новые, но при этом они представляют в трансформированном виде некоторые явления и черты, характерные для позднесоветского общества. Отсюда эффект дежавю, который у многих стал складываться к концу 1990-х годов и особенно обострился на протяжении 2000-х.

Первая характеристика современного российского общества: большинство граждан — около 70 % — приняло новый режим, при этом восприняло его интерпретацию как воссоединение с прежним, советским. В этом плане 1990-е, особенно первая их половина, резко отличаются от 2000-х годов. Команда Ельцина пыталась покончить с советским: уйти от советской экономики, советских политических институтов и привычек директивной советской культуры. Реформаторы были убеждены в том, что этот участок истории вел в тупик, поэтому его надо отрезать и воссоединиться с чем-то, что было до этого. Дальше уже шли споры, к какому историческому этапу мы должны примкнуть.

Эпоха Путина началась с символической политики, манипуляций с различными символами, а не с перестройки системы власти, наступившей несколько позже. Первые его шаги касались именно символов: герб, гимн, образ Сталина. Лишь после этого воспоследовали инструментальные перемены в устройте власти. Она приобрела вид иерархической пирамиды, возглавляемой первым лицом. Вначале это было одно лицо, сегодня — как бы два, но с точки зрения населения — одно. Это вторая характеристика.

Третья характеристика связана со средствами массовой информации. На протяжении 2000-х годов был принят курс на огосударствление СМИ, прежде всего аудиовизуальных. Тут выявилась еще одна сторона постсоветского общества как продолжения советского: мы с коллегами называем это обществом телезрителей. Люди не просто стали много смотреть телевизор, они стали осознавать себя неким целым в связи со смотрением телевизора. Во-первых, телевизор стал подкреплять представления россиян о том, кто они такие, а во-вторых, телевизионный экран стал отсекать другого типа представления об обществе. Они есть, они существуют в некоторых газетах — местных и даже центральных, на некоторых региональных телеканалах, но телевизионный мейнстрим, создающий картину мира для большинства населения, альтернативы отсекает. Одним из волшебных слов путинского правления является «безальтернативностъ». Альтернатив нет ни правителю, ни политическому курсу, ни источникам нашего богатства, ни телевизионным каналам. Все эти перемены повлекли за собой выведение с основной сцены любых социальных, политических, культурных сил, которые в принципе могли бы быть носителями идеи какой угодно альтернативы. Но в сфере развлекательной культуры, с одной стороны, и культуры малых групп — с другой, существует большая степень разнообразия, динамичности и свободы. На витринах магазинов мы видим и модные книги, и книги, интересующие малые закрытые группы. Эти книги динамично обновляются и потребляются соответствующими группами. Такой механизм позволяет консервировать нынешнюю ситуацию и не сулить особенных тревог и перемен большинству населения. Согласно нашему прошлогоднему исследованию, считают, что они стали читать меньше, но при этом они удовлетворены тем, что они читают. То есть основное настроение: давайте воспроизводить сложившуюся ситуацию и не стремиться к большему, а там — будь что будет.

Почему, по-вашему, возврат происходит именно к советской социально-политической матрице?

Бóльшая часть российского населения — под 60 % — считает нынешний строй демократическим, главным демократом считает Путина, а теперь его вместе с Медведевым. Большинство россиян считает демократию необходимой, но какую демократию? Нашу, особую. Очередная трансформация старой русской идеи особого пути. Что сегодня обозначает