Волчата косолапо поковыляли вслед за матерью. Забыв о наказании, снова храбро завертели светлыми с исподу пушистыми хвостиками в опасной близости от ее карающих зубов. Замельтешили и лапки непоседливого кусаки, опять задирая кого-то… Круглобокая орава скопом полезла к матери, вызывая ее к игре. Волчица терпеливо сносила щенячью атаку, пока легкий рык отца не притушил запал чересчур расшалившихся деток.

…Двое сидели на дереве долго, сдувая с лиц осчастливленных их неподвижностью комаров. Наконец барлор горячо задышал Олджуне в затылок, аж в висках жаром отдалось. А когда вдруг показалось, что Барро сейчас вцепится в ее шею своими сверкающими клыками, он начал спускаться.

Они двинулись обратно. Олджуна терялась в догадках: зачем барлор привел ее сюда, что хотел сказать, открыв потаенную жизнь волков?

Барро шел быстро. Оборачиваясь, смеялся ей всем своим смуглым, белозубым лицом. Она улыбалась в ответ и мстительно думала: «Из-за тебя, Хорсун, я отдала волчьему ветру свое девство».

* * *

Жизнь продолжалась, разделившись на две части. Одна – в юрте с Хорсуном, недосягаемым, как вершина великой лиственницы Ал-Кудук. Вторая – в лесу с барлором, не мнящим о себе столь высоко, во многом схожим с самой Олджуной. Она каждый день встречалась с Барро там, где Бегунья брызжущим водопадом сбрасывалась с последнего порога в глубокую нишу и вытекала в спокойное устье.

Олджуну лишь вначале волновало и будоражило, что этот парень – родом из чужого, мало того, враждебного племени. Теперь он казался ей первозданным мужчиной. Себя она ощущала первозданной женщиной, сотворенной из почвы долины, сохнувшей без дождя и наконец-то обласканной им. Чудилось, что Белый Творец только что построил Орто для троих – Олджуны, барлора и леса. Суетливый, неверный мир людей отдалялся, унося с собой тревоги заставы и багалыка, жалкие мысли о сытости и покое.

Барро притягивал Олджуну к себе, и они лежали в прозрачной тени тальника. Вбирая в себя мощный, парной дух земли, смотрели в дрожащее маревом небо. Потом их кидала друг в друга земная сила. Просвеченные жгучим солнцем так, что становились видны гибкие ветви костей и ток яростной крови, мужчина и женщина любили друг друга, пока доставало дыхания.

Спекшиеся от зноя и поцелуев рты произносили за день не больше пяти-шести слов. Разговаривали тела. О, они это умели! Они были как две руки, беспрестанно перебирающие и теребящие одна другую. Бессловесная речь лилась потоком, свободно и безудержно, как веселый водопад Бегуньи. Скрещенные вместе лодыжки, сцепленные над головой пальцы говорили больше, чем могли молвить бедные смыслом слова. Столько же, сколько Олджуна хотела сказать слов, у нее отыскивалось улыбок и взглядов; сколько барлор хотел выразить чувств – столько у него находилось красноречивых жестов. Она понимала его полно, безгранично, до кончиков пальцев… а иногда не понимала совсем.

Однажды Барро набрел в кустах на зайца с пораненной лапой. Не успел зверек заверещать, как твердые руки с хрустом свернули ему шею.

Конь привычно помчал барлора и Олджуну к знакомому месту, оставляя за собой сухой трескучий ветер и пыль.

Теперь влажный лог и даже волосатые головы кочек в подходе к болоту пометил выбеленный солнцем звериный помет. Петляющие следы на глинистой тропе рассказывали об охоте волчицы на грызунов. Нижние кусты голубики рядом с логовом оголились, обкусанные волчатами вместе с недозрелыми ягодами.

Взрослых волков не было видно поблизости. Чуть подросшие щенки остерегались удаляться, бегали возле логова. Их мордочки еще не скоро должны были заостриться, но ушки встали стоймя и толстые тельца гляделись как будто проворнее. Родители, судя по всему, ушли давно. Волчата проголодались и, тонко поскуливая, призывали их жалобными голосами.

Барро опустил задушенного лопоухого на светлеющую в кустах тропу. Прижав большой палец к губам, сделал сильный вдох и тонко, пронзительно крикнул. Так в миг боли или опасности кричат перепуганные насмерть зайцы.

Волчата заволновались, разом повернули к манящему звуку круглые головы и со всех лапок бросились к нему, благо он раздался рядом. Обнаружив обмякшего зверька, взбудоражено заскакали вокруг, с жадностью кусая и трепля заячьи нос, уши и лапы, урча и грызясь друг с другом. Малыши еще не умели управляться с добычей. Мотая головами, тянули зайца туда-сюда, возили по тропе. Только услышав сердитый рык матери, волчата бросили вкусную игрушку и поспешили к логову.

Волчица с подозрением обнюхала деток, перепачканных в глине и заячьей крови. Внимательно осмотрела комок грязи, в который превратился не донесенный к жилью зверек. Нынче она и сама вытропила одуревшую от зноя зайчиху, а до того бессчетно похватала кузнечиков и полевок. Волчата сгрудились в кружок, уплетая отрыгнутую матерью пищу. Волчица коротко, вполголоса ответила на близкий вой матерого и скрылась в логове с насытившимися щенками.

Недолго она усыпляла в гнезде измаянных малышей. Выглянула, едва волк уселся на островке. Нежно потерлась о могучую шею мужа и, обойдя его спереди, толкнула в нос мордой. Самец, невозмутимый, как скала, посмотрел на нее искоса и отвернулся… Ах, вот как! Без всякого почтения ухватив супруга зубами за ухо, волчица дернула, потянула к себе. Волк досадливо отмахнулся лапой – отвяжись, мол, устал. Но она не отставала, тащила ухо все сильнее, виляя распушенным хвостом из стороны в сторону, как иная красотка дэйбирем на празднике.

Матерый сердито рыкнул. Обиженная волчица отошла было, однако вернулась и опрокинулась перед бесчувственным мужем животом кверху. Она каталась, призывно скуля, елозя спиной по земле и потряхивая согнутыми лапами, при этом глаз не спуская с самца. Сильное, гибкое тело ее говорило на том же языке, который с недавних пор был хорошо известен Олджуне. Пухлые сосцы торчали, словно кумысные бурдючки…

Волк не выдержал, встал на высоких лапах. Пепельно-серая шерсть с остатками клоков на боках серебрилась на солнце. Морда сморщилась: то ли зарычал, то ли засмеялся, прижимая волчицу лапой к земле. Несильно куснул в шею… Хозяин!

А потом случилось и вовсе странное. Волки начали тихо кружиться, изгибаясь в неведомой игре, тычась друг другу в хвосты, касаясь мордами и мягко переступая лапами… Они танцевали! Их тела танцевали любовь.

…Близилось устье, конь поскакал быстрее. Расходившееся дыхание Барро овевало затылок Олджуны жарким прерывистым ветром. Словно подражая матерому, он вдруг легонько куснул ее в шею там, где билась голубая жилка. Наклонившись, сорвал летучий поцелуй, ожегший губы. Олджуна вспомнила, как волчица каталась по земле, влекуще скуля. Внизу живота прокатилась томительная дрожь. Ожил, вспыхнул внутри сокровенный бутон.

Правая рука барлора смяла пальцами встопорщенную грудь. Левая рука выдернула и задрала подол платья. И обе эти руки притянули податливое тело вплотную к себе. Охнуть не успела Олджуна, как барлор нанизал ее на себя, точно язя на острогу. Уронил на конскую шею, так что голова свесилась вниз. Толчки движений были рассчитаны вперед и вверх, как при прыжках, чтобы шея и круп чалого нагружались равномерно.