У Бессонова от волнения выступили на глазах слезы, и голос стал тонким и дрожащим, словно натянутая струна. Артур смотрел на возбужденного, размахивающего тощими, исцарапанными руками анархиста и, кажется, начинал понимать, чего добивается этот безумец. Бессонов был изнанкой Артур Уинсли-старшего. Антихранителем! Если орден строил свою философию на идее мировой гармонии, которая напрямую зависит от предметов и их разумного распределения, то этот сумасшедший русский анархист считал ровно наоборот. Он считал, что существование предметов тормозит развитие цивилизации. Не допускает прорывов и выхода за пределы установленного мирового порядка. Фанатик и мечтатель… Он был уверен, что России нужен иной… уникальный путь. В каком-то смысле Бессонов был патриотом… Не умным, не прозорливым, совершенно зацикленным на своей утопической, наивной идее, но все же патриотом.

— А ведь это мысль, mon cher! — встряла внимательно слушающая все то, что выкрикивает Бессонов, Маргарита. Она наконец-то стянула через голову цепочку с Бабочкой простым, совсем домашним жестом и отвернулась к окну, пережидая метаморфоз. Зрелище было довольно неприятным — ухоженная «марципановая» физиономия Сиднея Райли вдруг потемнела, заострилась и на ее месте появилось измученное скуластое лицо бывшей танцовщицы. Шарик, наблюдающий за превращением через оконную «полынью», от ужаса едва не свалился с карниза на жесткую землю, но, к счастью, Даша снова сумела его успокоить.

— Чертовски неплохая мысль, mon cher! — повторила снова уже своим голосом. — Соберем вещички — раз товарищ согласен помочь, а там решим, куда их пристроить… Только сперва все же Гусеница!

— Марго! Прекратите! Мне было приказано всего лишь забрать предметы у Чадовой… и я их забрал! Точнее, почти забрал. Точнее, заберу… только отвезу девушку к ее крестной в Топловское! — Артур внезапно замолчал, не желая делиться с Бесом своими планами. Эликсир истины начал отпускать…

Однако Бес отлично понял, о чем и о ком говорит майор.

— Ага… Это, выходит, ты вчера на Кудринке у Чадовых шумел? А Дарья Дмитриевна где? Жива ли? С тобой? А Жужелица еще при ней? Поганая железяка! Бес давно следит за Жужелицей! Когда ордер на подселение брал, специально к Чадовым напросился — подменить хотел. Спрятать у себя до поры… Дарью Дмитриевну вот только жаль, для нее это не поганая железяка — память. Но если бы она Жужелицу на себя надела, сразу бы и заменил. Проживаю себе, слежу… А тут — ба! Логово контрреволюции! И чертовы железяки тут же! — Бессонов захохотал, брызгая слюной. — Менять? А зачем Бесу их менять? Контрики и так вывезут их прочь. Доложил Феликсу, тот приказал глаз не спускать…

Даша сжала кулаки так, что, кажется, проткнула ногтями собственные ладошки. Значит, махорку таскал дяде Мише, сахарином с тушенкой трофейной их подкармливал, чаевничал с ними за одним столом, а сам вынюхивал и фискалил! Не зря она всегда его избегала. Даше захотелось приказать псу разбить квадратной головой стекло, влететь в цех, вцепиться зубами в страшный Бессоновский кадык и загрызть того до смерти. Она почти почувствовала солоноватый, теплый привкус на губах. Еще сутки назад она бы напугалась собственной ярости, но сегодня все было иначе. Все было не так! Но зато все почти прояснилось. Разве что… если сам Дзержинский знал о тетьлидином «кружке», то кто же тогда дал приказ об аресте ее родных?

— Погодите… Вы говорите, на Лубянке о Чадовых знали. Но кто же тогда те вчерашние люди? Разве не с Лубянки? Разве не ваши? — Артур, по-видимому, думал в том же направлении, что и Даша, но возможностей задать вопрос у него имелось куда больше.

— А… — отмахнулся Бессонов. — То Березин лютует! Ему и Феликс не указ. Его человечки сейчас контру чистят по всей Москве. Валят всех без разбору. По доносу, по подозрению, просто так… А парень чадовский — тот еще гаденыш. Запросто мог на своих донести, мол, в доме контрреволюционный заговор… А у березинских разговор короткий: контра? баре? профессора? сразу к стенке! Злые ребята, идейные. Мертвых поэтому обыскивать не станут, а про железяки им невдомек… Завтра их поспрошаю, куда трупы свалили. Железяки поганые надо бы поискать.

* * *

У Даши перехватило дыхание. Надежды на то, что тетя Лида, дядя Миша и Нянюрушка живы, не оставалось никакой. Слезы потекли сами собой, как она ни пыталась их удержать. Девушка принялась отчаянно тереть обшлагами пальто лицо, но края рукавов были жесткими, колючими, и получилось только хуже. А когда Даша через минуту с трудом проморгалась, то едва не закричала на всю Раушскую набережную. Прямо перед ней, на расстоянии вытянутой руки стояла побирушка. Из-под пухового платка глядели на Дашу небесно-синего цвета распрекраснейшие очи, глядели вполне дружелюбно и даже ласково, и все бы ничего, но вот густая щетина, тоненькие усики и резкие, хоть и очень правильные, черты могли принадлежать только мужчине. Но это было еще не все. Подросток, который так заботливо прыгал вокруг «бабушки», оказался не подростком вовсе, а карликом. Даша и в цирке то на них смотреть не могла, боялась, а тут… Маленький человечек лет двадцати пяти — тридцати, щуплый, с рыжей жидкой бородкой держал в руках кипу старых агиток, обратная сторона которых была вся исчиркана углем. Самым ужасным было то, что на верхнем портретике Даша узнала саму себя. Да и странно было бы не узнать — рисунок был небрежен, но весьма хорош.

— Мисс Дарья Чадова? — прошептала побирушка на английском, в котором «р» было настолько рычащим, а «в» настолько квакающим, что никаких сомнений возникнуть не могло — к Даше обращался американец. — Меня зовут Генри Баркер. Я друг майора Уинсли. Ну, то есть, надеюсь на это.

— Чем могу быть полезна? — пролепетала Даша.

В этот же момент Шарик, почувствовав некоторую свободу, спрыгнул на землю. Увы, но одновременно бояться, соображать, разговаривать на английском, коситься на лилипута и удерживать на скользком карнизе собаку Даша все-таки не сумела.

— О! Многим, мисс… Но сейчас я вынужден отложить эту нашу беседу на будущее, поскольку хотел бы предупредить вас, что… Фу… — Генри утер лоб — длинные вежливые тирады давались ему с трудом.

К счастью, Даша это каким-то образом почувствовала, а также поняла, что американец собирается сообщить ей что-то очень… очень важное. Настолько важное, что нет возможности ждать.

— Говорите прямо! Ну.

— Креветка тут вот что говорит. Говорит, на улице, прямо за забором церкви люди. Они вооружены и сейчас они окружают электростанцию. Ходулю надо бы предупредить!

— Креветка? Ходуля?

— Мадмуазель… Мисс… Я — Креветка! — Креветка смешно присел в реверансе.

— Ну, Ходуля… Майор Артур Уинсли. Тот верзила — англичанин, с которым вы сегодня весь день носились по городу вслед за кошкой. Вы за кошкой… я за вами. Думал последить сперва, посмотреть что к чему. А потом гляжу — эта мразь Марго тоже тут. Натянула на себя шкурку старика, но двигаться-то как он не может. Я за ними, а тут и вы, мисс, из подъезда вываливаетесь! Любопытные тут дела — все за всеми шпионят! Но сейчас Ходуля наш на электростанции, вокруг, похоже, местные копы. А Креветка говорит… Ну, что ты там говоришь? Давай! — Красавчик ткнул Креветку кулаком в бок. Точнее он собирался в бок, на самом деле получилось точно в челюсть.