Для полноты картины нашему сводному подразделению еще подарили трофейный «ганомаг», чтобы возить в нем боеприпасы. Можно подытожить, что силы у нас теперь собраны немалые. Тринадцать гусеничных машин и пара пушек, которые повезут на прицепе – старенькая «сорокапятка» из нашего батальона и ЗИС-2 неизвестной принадлежности. Чья она была раньше, никто не знал, а наводчика нам тоже выделил комбат.

Показывая все это богатство, Яковлев посетовал, что приказ пришел неожиданно, когда подразделение еще не закончило формироваться:

– У нас даже несколько человек, из тех, что с июня воюют, отправили в дивизионный дом отдыха на десять дней. Да вот пришлось их раньше срока выдернуть.

– Повезло вам, однако, – завистливо присвистнул я. – Настоящий дом отдыха имеется.

– Да какой там настоящий, просто обычные медицинские палатки. Но зато первый раз за последние месяцы бойцы спали на мягких матрасах, с постельным бельем, без обуви, и каждый на отдельной кровати, а не вповалку, как обычно. А главное, утром никто не будил. В столовой хлеб без нормы, да и вообще, можно все есть сколько хочешь. Сто граммов опять-таки присутствуют. Вернулись ребята оттуда, как в раю побывали, мы сначала не могли им поверить.

Рассказывая, танкист вел меня к очередным сокровищам, которые он с гордостью и продемонстрировал. Чудесные конструкции оказались невиданными мною доселе бронированными волокушами. Одна из них, собранная наспех, из склепанных стальных листов, казалась довольно корявой. Но зато вторая смотрелась посолиднее. Ее более толстая броня была собрана из тщательно подогнанных плит, а сварные швы выглядели аккуратными. И закрывалась она сверху не брезентовым пологом, как первая, а металлической крышей с большими люками.

– В них мы запихаем боеприпасы, – уточнил Яковлев, – а продукты, лыжи и прочее разместим в обычных волокушах.

* * *

Тем временем прибыли два моих взвода – Стрелина и Свиридова. Они оставили тех бойцов, кто еще окончательно не выздоровел после ранения, и добрали недостающий личный состав из последнего взвода.

Пока солдаты обучались посадке на танк, мы с Яковлевым и его зампотехом отправились к месту будущего прорыва, чтобы все осмотреть на месте. Погода стояла чудесная, в смысле висели низкие тучи, и вражеской авиации не ожидалось.

В общих чертах план прорыва был следующим. На этом участке извилистая линия фронта проходила вдоль речки Снежа, причем кое-где немцев отбросили далеко от берега. Для атаки нам выбрали место, где поблизости целых мостов не осталось, и, следовательно, у немцев не должно быть средств ПТО. Чтобы отвлечь все вражеские резервы и тем самым расчистить нам путь, сегодня вечером начнется имитация атаки далеко в стороне от настоящего места прорыва. Там уже приготовили громкоговорители с записями громыхания гусениц, а маскировочная рота собрала макеты танков и выставила их практически на виду. С наступлением сумерек включат имитацию гусеничного лязга, а потом начнется настоящая артподготовка. Ближе к утру почти все немцы в округе должны будут стянуться туда для отражения нападения, и тогда наступит наш черед. Выступать танкистам лучше перед рассветом, потому что в темноте можно запросто потерять гусеницу.

Естественно, встает вопрос, как же перебросить танки на тот берег. Правда, река еще в конце октября покрылась льдом, так что не только пехота, но и грузовики по ней проезжать уже могли. Но «тридцатьчетверки» слишком тяжелые, чтобы можно было надеяться провести колонну по льду. А если сооружать прочную переправу, то ее заметит немецкая разведка.

На свой страх и риск саперы решили пойти по другому пути. Три ночи они таскали в ведрах воду и готовили зимник, стараясь наморозить слой льда потолще. Для ускорения процесса намораживания в качестве арматуры подкладывали ветки, вмерзавшие в лед. А сегодня, как только стемнеет, ледовую дорогу дополнительно выложат самыми длинными и толстыми досками, какие только смогут найти.

Изначально ледовая переправа планировалась для прохода тягачей с тяжелыми орудиями, но теоретически, если верить расчетам нагрузки на лед, танки пройти смогут. В крайнем случае, даже если какая-нибудь машина провалится, ее нетрудно будет вытащить. Из-за аномального понижения уровня воды в этом году глубина речки подо льдом не превышала одного метра.

Мне эта затея не очень нравилась. Понятно, что многие довоенные рекомендации, в том числе по определению грузоподъемности льда, сейчас пересматриваются. Но если менять уставы можно как угодно, то с законами природы такой фокус не пройдет. Впрочем, сегодня уже двадцатое ноября, и примерно в это же время в нашей истории началось движение по Ладожскому озеру. А тут у нас вместо огромного озера маленькая речка, которая у берегов промерзает до дна. Ночи здесь заметно холоднее, чем под Ленинградом, а саперы свое дело знают. По их заверениям, щитовой настил эквивалентен дополнительным двадцати сантиметрам льда, так что беспокоиться незачем.

Внимательно осмотрев местность на участке прорыва и получив обещание саперов, что все будет готово вовремя, мы вернулись в расположение танковой роты, проверить, как идет подготовка.

* * *

– Так, похоже, наша пехота залезать и держаться за поручни научилась, – констатировал Яковлев, – а на практике мы все проверим завтра. Скучно вам не будет, обещаю. Тебе самому когда-нибудь приходилось ехать в составе колонны танков по бездорожью?

– Не, я только раз ездил на учения в Прудбой, но на колесной технике и в основном по асфальту.

– А, знакомое место. Мы как раз недавно оттуда. Когда получили матчасть со Сталинградского тракторного, то тоже обучали пополнение в Прудбойском лагере. Но я бы не сказал, что дорога туда очень уж хорошая.

Упс, опять прокололся. Естественно, за полвека, прошедших после войны, многое изменилось.

– Так что, Алекся, – продолжал танкист, не заметив моего смущения, – ждут тебя незабываемые впечатления. Но сильно не огорчайся, сейчас не лето и, по крайней мере, пыль не будет стоять столбом. Да и горючку нам залили самую лучшую, так что сильно дымить не будет.

Отработав взаимодействие, насколько это было возможно сделать за несколько часов, рота отправилась спать, чтобы к утру все проснулись бодрыми и свежими. Политрук, правда, порывался прочитать нам лекцию о том, какой великой чести мы удостоились, как лучшая рота в армии, и был немало расстроен, когда ему отказали.

– Мы действительно рекордсмены? – вяло поинтересовался я. – И по какому же критерию?

– То есть как по какому, – возмутился Коробов моим невежеством. – По самому важному. Восемьдесят девять процентов личного состава – комсомольцы, коммунисты и кандидаты в члены партии. Как мне сказали в политотделе, столько ни у кого нет.

Я отмахнулся от политрука, опасаясь, что он опять начнет меня уговаривать писать заявление в партию, и ввалился в штаб батальона, которому суждено скоро совсем опустеть.

Все детали операции уже были обговорены, и осталось только попрощаться. Расторопные Авдеев с Ивановым успели хлопнуть по сто граммов и теперь изливали друг другу свои горести.