Глядя на них, я удивлялся, насколько два очень похожих человека одновременно могут настолько отличаться. Они оба одинаково подтянутые, спортивные, в бою отважные без напускного геройства. Возраст и звание также почти одинаковы. Но один импульсивный и предпочитающий быстрые решения, хотя ответственность за батальон и заставляла его сдерживать свои порывы, а другой рассудительный, тщательно обдумывающий свои действия. Разница проявлялась также в отношениях с девушками. Комбат в таких случаях действовал просто – он подходил к понравившейся ему связистке или медсестричке и спрашивал, когда она сможет освободиться, чтобы составить ему компанию. В случае отказа Сергей брал под козырек, извинялся и тут же забывал об инциденте. Впрочем, такие случаи были крайне редкими, ибо бравый капитан, да еще с орденами, мог вскружить голову любой барышне. Гэбэшник же, пытаясь что-то сказать своей любимой, просто терялся и становился косноязычным.

Сейчас обоих командиров роднила горечь расставания, которую они испытывали. Иванов прощался со своим батальоном, и было неизвестно, сможет ли он собрать его снова, а Авдеев оставлял по эту сторону линии фронта свою любовь.

Впрочем, вешать нос раньше времени они не собирались. Оставшись без личного состава, комбат тем не менее не терял надежды возродить свой лыжбат. Он тщательно вел список всех выбывших по ранению и внимательно следил за тем, чтобы его красноармейцев после выписки направляли обратно в батальон. Сейчас, после переформирования, ситуация несколько усложнилась, но Иванов не собирался сдаваться и рассылал телеграммы по госпиталям и тыловым военкоматам. Не ограничиваясь этим, он подкинул командованию идею выделить ему сотню-другую человек, чтобы научить их хождению на лыжах и прочим воинским премудростям. Его замысел был вполне прозрачным – переманить затем лучших бойцов из учебных рот в свое подразделение. Но выгода была обоюдной – вернувшиеся после обучения бойцы станут костяком лыжных подразделений.

* * *

Увидев меня, Иванов грустно улыбнулся.

– Ты уже слышал, нам наконец-то знамя прислали. Хотели устроить торжество, а тут, сам понимаешь.

Знамя отдельного лыжного батальона было новеньким, рисунок еще не успел поблекнуть. На полотнище, кроме названия подразделения, был изображен красноармеец в зимней форме, валенках и лыжах. Левой рукой он сжимал винтовку, а правой поднимал над головой гранату, хотя художник нарисовал ее так, что она больше походила на бутылку. На мой взгляд, наше знамя было самым прекрасным в мире, и я осторожно поцеловал его в самый краешек.

– Ух ты, у нас есть настоящее знамя, – раздался у меня за спиной голос Леонова. – Мне тоже хочется к нему прикоснуться, только в этой форме нельзя.

Я удивленно обернулся, не понимая, почему гэбэшник брезгует формой, и замер. Передо мной стоял немецкий обер-лейтенант. Под распахнутой шинелью виднелся офицерский китель с каким-то крестом.

– Ну, ты прям настоящий немец, – только и смог я произнести, когда ко мне вернулся дар речи.

– Это мне подарок от разведотдела, – гордо похвастал Алексей, – как-никак направляемся в тыл врага. Документик тоже имеется. Мне подобрали удостоверение, где рожа на фотографии похожа на меня. Так что имей в виду.

– А фуражку тебе дали? – уточнил я, вспомнив приключения знаменитого разведчика Кузнецова.

– Зачем?

– А мало ли какая ситуация возникнет. Если тебе придется изображать из себя тыловика, то в пилотке ты будешь смотреться неестественно.

Не спрашивая меня, откуда такие сведения, Леонов метнулся к двери, чтобы затребовать недостающую часть гардероба, но мы его вовремя схватили за руки. Расхаживать в таком виде по расположению части весьма небезопасно для здоровья. Но накинув полушубок и заменив холодную немецкую пилотку на зимнюю шапку, лейтенант снова сбегал к разведчикам и принес фуражку. Еще раз покрасовавшись перед нами в таком виде, он с ненавистью стащил вражеский мундир.

– Каждый раз, как надеваю фашистскую форму, так потом не могу отмыться, – произнес он с ненавистью. – Если бы вы только знали, что я чувствую при этом. Но зато «языков» в нем брать – милое дело. Да, кстати, послушайте письмо, которое я нашел в кармане кителя. Этот обер пишет: «Мы становимся помещиками, приобретаем славянских рабов и делаем с ними все, что хотим». Дальше описывается, как он устраивал порку крестьян в своей деревне Борок.

– Сволочь! – воскликнули мы одновременно с Авдеевым. Ландышева же выразилась еще более эмоционально и несдержанно.

– Не волнуйтесь так, – успокоил нас Леонов, – этого фрица больше нет в живых, мундир сняли с трупа. – Вот смотрите, здесь пятно до конца не отмылось.

* * *

С комбатом уже все было обговорено, так что оставшиеся пару часов мы прикорнули, чтобы потом не клевать носом. Только Авдеев решил было последние часы перед расставанием провести за разговором с Наташей, но так как дар речи ему при этом решительно изменял, то из этой затеи ничего не вышло.

Но вот час икс настал, и остатки нашего батальона, погрузившись в машины, отправились к рубежу атаки. Все, что имелось у комбата из боевого состава – разведвзвод и последний взвод моей роты, должны были подстраховать нас на случай неудачи. Даже маленькую «сорокапятку» Сергей не забыл прихватить, хотя атаку будет поддерживать целый гаубичный дивизион.

Не доезжая до Снежи, мы спешились и перебрались на тот берег. Два десятка саперов, выделенных для десанта, уже ждали нас здесь. Чтобы они не страдали от холода и не демаскировали отряд, комбат щедрой рукой сделал роскошный подарок, экипировав саперов из своих запасов. Так что теперь они выглядели такими же толстыми белыми медведями, как и мы.

Времени у нас осталось достаточно, и бойцам разрешили перекусить. Но пока мы добирались, каша в котелках замерзла, поэтому пришлось довольствоваться хлебом с сахаром.

Сумерки стремительно сгущались в непроглядную тьму, и вскоре, как нам показалось, с северо-востока послышался гул танковых двигателей. Ветер периодически относил все звуки в сторону, так что я не мог точно сказать, действительно ли это слышу, или мне просто почудилось.

Дальше по плану должна была начаться артподготовка, но вместо этого послышался такой родной и радующий сердце вой.

– Раисы работают, – радостно воскликнул Иванов, угадав источник звуков.

– Почему не Наташи, – возмутилась на такую дискриминацию Ландышева, – так же гораздо красивее?

– Эрэс, значит, реактивные снаряды, – с видом знатока пояснил ей Авдеев. – Но если хочешь, когда вернусь, напишу заметку в «Красную Звезду», и там назовем реактивные минометы Наташами.

– А чего ждать, я сама завтра и напишу. А то придумали такое нелепое название.

– Вообще-то их называют «Катюша», а еще «Андрюша», – попытался я остановить зарвавшуюся сержантшу.

– Слишком много имен, – безапелляционно отрезала Ландышева, – надо оставить только одно. А мне все равно в ближайшие дни делать будет нечего, так что я закончу заметку о подвигах Леонова и вставлю туда упоминание о гвардейских минометах «Наташах».