к нам? Забыл, как Билецкий и Юрко с ним побеседовали по душам? Тоже из этой компании. Что ж, если ты очень хочешь с ним познакомиться, мы можем отправиться к нему в гости…

— На кой он мне черт!.. Тысяча болячек ему в бок, если он мог пойти на службу к этим головорезам…

— Мне тоже интересно хоть одним глазком взглянуть на этого министра, посмотреть, что это за еврейский дружок у Петлюры.

Хацкель пожал плечами. Он уже жалел, что напомнил Шмае о министре. Тот уже загорелся, и теперь его не переспоришь.

И балагула не стал спорить. Кровельщик все равно настоял бы на своем. Ему еще не приходилось иметь дело с министрами, а теперь, видно, настало время познакомиться с одним из них. Он должен поговорить по душам с этим еврейским министром!..

Шмая с дружком двинулись разыскивать министерство. Долго пришлось им бродить по разным закоулкам, пока они наконец напали на его след.

В длинном коридоре мрачного двухэтажного здания, зажатого между двумя высокими каменными домами, было накурено и шумно, как на вокзале. Повсюду — на подоконниках, на скамьях, на полу — сидели беженцы. Они допытывались, когда «сам» уже соизволит показаться, шумели, ссорились и занимались своими делами: кормили грудных детей, перекладывали свой немудреный багаж, сушили белье, пеленки…

Видно, много дней провели они в этом коридоре в ожидании помощи, встречи с министром, который, думали они, должен защитить их от всех напастей.

Шмая постоял на пороге, с болью в сердце глядя на измученных, голодных людей, и направился прямо к боковой двери, где, как гласила табличка, находилась канцелярия министра. Хацкель робко пошел за ним.

— Послушайте, молодые люди! — окликнула их черноволосая женщина с грудным ребенком на руках. — Может быть, кто-нибудь из вас и есть наш министр?..

Как ни тяжело было у Шмаи на душе, он громко рассмеялся:

— Неужели мы с приятелем похожи на министров?

— Сами уже толком не знаем, кто теперь в министрах ходит. Каждый день меняются они…

— Комедия, а не министр!.. Никогда не застанешь его на месте… Все куда-то спешит, делает вид, что занят большими делами… Шут гороховый, провалился бы он в преисподнюю!

— Тише там! И стены имеют уши…

— Взглянуть бы на него хоть издали! Каков он, этот молодчик, что связался с Петлюрой и служит ему, как верный пес?..

— Пойти на службу к погромщикам… Какой позор!

— А чем же он занимается, этот министр?..

— Шкуру свою спасает, вот чем занимается! А нас продает…

— Петлюра устраивает погромы и кричит: «Я не я, и хата не моя». А наш дорогой министр заговаривает нам зубы…

— Обещает помочь беженцам, а сам где-то прячется…

— Министр честно зарабатывает у Петлюры свой кусок хлеба. Уговаривает нас не связываться с большевиками… Рассылает своих эмиссаров по местечкам, а эти молодчики выступают там с речами, требуют роспуска отрядов самообороны, сдачи оружия…

— Продался бандитам за чечевичную похлебку!..

Трудно было что-то разобрать. Шмая молча прислушивался к возгласам, к шуму. Он уже понял, что это за министр, и теперь проникся к нему такой ненавистью, что попадись тот ему под руку, не сдобровать бы ему. Хотелось уйти отсюда, но Шмая давно не был в таком обществе, и он остался вместе с беженцами.

— А что вы тут делаете, люди добрые? — заговорил Шмая. — Чего ждете?

— Сами не знаем. Но куда нам деваться? Жить негде, отовсюду нас гонят. Мерзнем, как собаки, а тут по крайней мере тепло…

В коридоре стоял невероятный шум. Из боковой двери выскочил секретарь, долговязый худой молодой человек с озабоченным лицом. Его козлиная бородка тряслась от злости. Поправив на чуть приплюснутом носу пенсне и окинув презрительным взглядом толпу, он закричал:

— Что вы устраиваете тут базар? Я вам уже сто раз говорил, что торчите здесь понапрасну! У министра своего банка пока нет… Он не занимается оказанием помощи беженцам и беднякам. Здесь не богадельня и не благотворительное общество!.. Здесь государственное учреждение. Понимаете вы человеческий язык или не понимаете?

Выпалив эту тираду, долговязый вырвался из окружившей его толпы и скрылся за дверью.

Шум в коридоре все нарастал. Слова секретаря еще больше возмутили людей, которые долгие дни ожидали помощи, валялись на заплеванном полу.

— Слыхали, как он с нами разговаривает?

— Народ бедствует, а они тут штаны без толку протирают, все что-то пишут и пишут…

— Писать бы им завещание своим детям!

Боковая дверь снова раскрылась, и из нее высунулась бородка долговязого:

— Вы чего тут орете, мешаете работать? Убирайтесь отсюда!

— А мы не к тебе пришли! И нечего нас гнать! Достаточно нас бандиты гнали!..

— Мы пришли поговорить с министром!..

— Куда он девался, ваш драгоценный министр!

— Он когда-нибудь здесь появится, или его уже тоже прогнали?..

— Я попрошу вас выражаться вежливо! — рассвирепел долговязый. — Это большевики науськивают вас на министра. Он вам не мальчишка, а государственное лицо! За такие слова вы будете отвечать по законам военного времени! Мы не позволим компрометировать его! Не позволим! И не мешайте нам работать!.. Готовим срочные материалы правительству!

— Грош цена всей вашей работе и вашему правительству!

— Какому правительству? Которое погромы устраивает? Страну немцам продает?

— Вы, кажется, выведете меня из себя, и я вызову стражу! Не думайте, что пришли в публичный дом!

— Там хоть есть какой-то порядок…

— Вот сниму сейчас телефонную трубку и приглашу казаков! Лучше расходитесь по домам!

— По каким домам?! Нет у нас дома!

— Не уйдем, пока не вызовешь своего министра!..

— Где же я вам его возьму? Рожу, что ли? — уже спокойнее заговорил секретарь. — Министр просил передать, что сегодня он здесь не будет… Сегодня после обеда в синагоге Бродского на Мало-Васильковской состоится митинг. Там министр будет речь держать, наш министр. В синагоге Бродского… Если вы его хотите увидеть, приходите туда после обеда…

— Слыхал, Хацкель, что говорит этот молодой козел? После обеда прийти на митинг, послушать министра… Если так, то мы никогда туда не придем. После обеда… Я уже забыл, когда мы с тобой обедали… Забыл вкус борща…

Оба приятеля пробрались к выходу и пошли по гористой улочке, заходя в каждый двор, — авось, найдется для них какая-нибудь работа. Было уже не рано, а они еще маковой росинки во рту не имели.

Долго ходили они из двора во двор, но всюду хозяева лишь пожимали плечами: мол, не такое время, чтобы чинить что-нибудь, да и платить нечем. И они шагали дальше, уже было потеряв всякую надежду заработать сегодня на кусок хлеба. Но на одной из маленьких улочек счастье неожиданно улыбнулось им.