Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вагоны были до отказа набиты беженцами. Не меньше людей устроилось на крышах. Среди них примостились и наши старые знакомые — Шмая-разбойник и его спутник. Оба продрогли, потеряли свой бравый вид. И немудрено. Они сидели, прислонившись к трубе, откуда валил дым, и так почернели, что родная мать не узнала бы их. И все же они были счастливы. Ведь до того, как они попали сюда, им пришлось пройти пешком немало верст. И то, что на одной из глухих станций набрели на этот эшелон, тащившийся как черепаха, и нашли на крыше местечко, они считали наградой за все свои испытания.
Через каждые несколько километров поезд останавливался, и приходилось бежать в лес рубить дрова, так как без дров паровоз наотрез отказался двигаться дальше. Не раз бандиты обстреливали поезд, и путники мысленно прощались с жизнью.
Хацкель каждый раз ругал приятеля последними словами: зачем, мол, они пустились в такое опасное путешествие? Но Шмая твердил свое:
— Все, брат, к лучшему. Доберемся как-нибудь. Язык до Киева доведет.
Так они и ехали. Голодные как волки, они утоляли голод басней, веселым рассказом кровельщика, а жажду — снегом и ледяными сосульками, которых было здесь, на крыше, в избытке.
Долго, бесконечно долго тащился эшелон. Даже не верилось, что он когда-нибудь доберется до Киева. Не раз Хацкель предлагал все бросить, дойти до какой-нибудь деревушки и пожить там до весны. Но Шмая и слышать об этом не хотел. Не такой это человек, чтобы остановиться на полпути, испугаться невзгод и лишений. Хуже бывало, и не отчаивался. А тут впереди маячил заветный Киев — огромный город, куда со всех сторон тянулись люди в поисках счастья, работы, справедливости…
И теперь, когда поезд подполз к занесенному снегом перрону, кряхтя остановился и люди ринулись к дверям вокзала, откуда валили облака пара, Шмая просиял. С трудом оторвав от трубы окоченевшие пальцы и толкнув локтем озябшего приятеля, стал спускаться с крыши, крикнув:
— Ну, дружок, кажется, кончились наши мытарства!..
— Да, можно поблагодарить господа бога за его милосердие к нам…
— Ой, кажется, рано еще благодарить его… — снимая с усов примерзшие сосульки, молвил Шмая. — Кажется мне, что кончилась первая порция наших мучений, а теперь начинается вторая!
— Типун тебе на язык! — пробурчал явно недовольный балагула. — Мало нам страха пришлось испытать в дороге? Еще накличешь на нашу голову новую беду!.. Говорил я тебе: сиди дома и не рыпайся, а тебя понесло черт знает куда и зачем. И я, дурак, с тобой потащился…
— Хватит скулить!.. — усмехнулся Шмая. — Не пойму, что с тобой делается, никак тебя не раскушу… Ведь ты балагула по профессии и по призванию… Так сказать, вечный путешественник. А тут бесплатно тебя везли, и ты еще недоволен! Просто горе мне с таким попутчиком! Представляю себе, как измучился бы человек, пустившийся с тобой в кругосветное путешествие…
— Опять за рыбу гро́ши!.. — оборвал его Хацкель. — Ты мне лучше скажи, куда это мы прибыли? Неужели в самый Киев?
— А куда ж еще? На луну, что ли? Разве не видишь, какие здесь высокие дома, какие колокольни?..
— Интересно все-таки, какая теперь тут власть?
Шмая пожал плечами:
— Спроси что-нибудь полегче… Откуда мне знать? Вот пойдем помаленьку в город, там все разузнаем… А если нас к тому же нагайками встретят, сразу почувствуем, какая власть… Главное, что мы уже на земле, а не на крыше, и кости у нас пока целы.
— Ну, слава богу, что приехали на место… Можно бы и молебен отслужить…
— Смотри, как бы по нас панихиду не служили!
— Брось свои дурацкие шуточки! Сыт ими по горло… Значит, в самый Киев прибыли?..
— Опять двадцать пять! Ну сколько можно повторять одно и то же? Конечно, в Киев. А куда же? В Брембеливку? Разве не видишь, какие тут дома?
— Дома хороши, а вот вокзал что-то очень на конюшню смахивает… Не могли губернаторы построить приличное здание? Денег у них не хватало?
— Не твоя забота! Пошли скорее в помещение! Может, согреемся там. Совсем окоченел я.
Хлынувшая со всех сторон людская волна внесла их в помещение вокзала.
Балагула был прав. Длинный, с низким потолком барак и в самом деле напоминал огромный запущенный сарай, в который загнали немыслимое количество беженцев, раненых, солдат на костылях, потрепанных панов и потерявших свой былой блеск офицеров. Здесь стоял такой шум, что можно было сойти с ума. А воздух — хоть топор вешай…
— Ну, Хацкель, живем, брат, живем! Ура!.. — воскликнул Шмая, когда их обоих прижали лицом к влажной деревянной стенке, по которой разгуливали усатые тараканы. — Сердись не сердись, а раз благополучно добрались сюда, значит, суждено нам еще пожить на этом свете. На что мы теперь можем пожаловаться? С воинской службы, слава аллаху, вернулись благополучно. А теперь еще в поезде привезли бесплатно, чего нам еще не хватает? Дали бы только пожрать, а то скоро тебя съем, хоть ты, верно, не очень вкусный…
— Опять шутишь, разбойник? Давай все же как-нибудь выбираться отсюда, а то задохнемся в этом раю… Но куда мы теперь двинемся?
— Как это — куда? Ясное дело, в город!..
— Я понимаю, что в город. Но прежде давай расспросим, какая там власть… Мне что-то не нравится вся эта карусель… Посмотри налево: сидит на мешках какой-то с эполетами, а у соседа его на макушке гусарская фуражка. В правом углу пьяный казачишка бушует. А у дверей — целая орава синежупанников… Мешочники спят на узлах, а у стены какая-то девка рожает… Весело, ничего не скажешь!.. Вот и поди разберись, что происходит в городе и кто там верховодит…
— Да-а… — вздохнув, ответил Шмая. — В самом деле, все это смахивает на корабль без руля… Без руля и без ветрил… А все же долго раздумывать нам нечего. Пошли!..
И Шмая-разбойник стал пробиваться к выходу.
— Не спеши! Послушай моего совета, — негромко сказал балагула, хватая его за рукав. — Подумать надо… Говорят же люди: не зная броду, не суйся в воду. Если б можно было идти сейчас в город, разве торчала бы здесь вся эта публика? Что им, очень интересно тут рожать? Есть какая-то причина, раз не идут в город…
— Может, поезда ожидают, куда-то уезжают…
— Не уезжают, а бегут… Неспроста… Верно, новая власть подходит, коли эти, с эполетами, и синежупанники сматывают удочки…
— А нам какое до них дело? Пусть бегут, а мы пойдем в