— То есть «Пёс» притягивает одиноких найфо, а Линчеватели следят за ними и выбирают? Тогда они должны быть постоянными посетителями!

— Именно! Наведаешься?

Ада резко мотнула головой.

— Не сейчас. Чтобы попасть в «ЦП», нужна справка Ви-5*. У меня её нет.

«Значит, сама ты туда не собиралась. Заманиваешь меня?»

— Сделай как можно быстрее, я оплачу. И Роз пусть сделает. Или тебе лучше остаться в стороне? Если да, то…

— У меня достоверная легенда, — сказала она торопливо. Ага. Значит, легенда…

— Хорошо, тогда предупреди заранее, как соберётесь. А Родерика в Орден, значит, не пустили?

— Я бы это не так сформулировала. Потренируется — пустят.

— Ну-ну. Держу пари, что нет! Жаль. Если бы я хотел истреблять вампиров, вступил бы в Орден и позволил бы потенциальным жертвам чувствовать себя вольготно на моей территории. А у тебя есть доступ в Лагерь или штаб?

— Только под присмотром. Я от них сама дистанцировалась, чтобы не вызывать подозрений, — она откинула со лба русую прядку и перевела взгляд с Давиде на доску и обратно. — Слушай, Гвидиче, а зачем ты со мной делишься?

«Молодец! — подумал Давиде. — Правильный вопрос!»

Встав перед девчонкой, он посмотрел ей в глаза. Без линз они были серыми, ясными. Редкий цвет для байхантов.

— Потому что ты знаешь больше, чем говоришь. Возможно, вместе мы найдём правильный ключик, и оба останемся в выигрыше.

Она не отвернулась, не оборвала контакт, но и не ответила. Да уж, над коммуникацией работать и работать.

— К слову о знании. Не заставляй меня терзаться догадками, объясни, какого чёрта вчера произошло. Я видел достаточно байхантов, ты — не обычная полукровка. Цифры в документах и вполовину не отражают твой потенциал.

Ада устало вздохнула, и плечи у неё сникли. Она понимала, какое оставила впечатление, и боялась. Дав не хотел, чтобы она боялась. На длинных дистанциях страх оказывался отвратительным инструментом.

— Прости, Гвидиче, у меня нет ответа, которому легко поверить. Цифры правильные. Я просто такая. С экстремально высокими показателями, с хорошим резервом. Но заодно и с полным набором побочных эффектов, включая частые вылеты и риск ранней смерти. Необычная, но и не самая удачная контаминация генов. Я бы сказала, дефектная. Даже Орден в РК от меня избавился.

По окнам ударил ветер, хлопнули ставни. Ада глубже утопила руки в карманах толстовки. Отопление в доме было отключено, и температура стояла такая же как на улице.

— Поверить и правда сложно. Кто твой отец?

— Не знаю! Мама… — на слове «мама» голос у девчонки сел, а затем налился злостью. — А если бы и знала, не твоё дело! И вообще!.. Я кое-чего не понимаю! Если Дом навёл реальных Линчевателей, значит, они покрывают убийства своих? Зачем? Это же у вас самый жуткий греховный грех, за который всех причастных либо вырежут, либо надолго сделают неприкасаемыми!

Давиде посуровел.

— Не знаю, Аделина. Слишком много переменных. Нужно копать. Так или иначе, твоё желание исполняется: меня тоже занимает бизнес Стефана Дрейка. Но раз ты без справки, начнём с другого конца!

Девчонка покинула жилище Марты Свон, которая, судя по вещам, не планировала исчезать, однако исчезла. Со второго этажа спустилась Нэнс, слышавшая весь разговор.

— Я взломала телефон Джеффри.

— Оу!

— Восемь необычных сообщений с неизвестного номера: цифры и буквенный шифр. Мне кажется, это координаты.

— Замечательно. А как тебе байка? Поняла, зачем ей Дрейк?

— Он, похоже, ведёт бизнес или с бриттами, или с конкистадорами. Если так, она собирается через него утопить весь клан. Если нет — заманивает тебя в ловушку.

— Ты за первое или за второе?

— За второе.

Дав кивнул, осушая бокал с ИК. У него вырисовывался план.

Российская конфедерация, три года назад

Дядю Геру под нелепым гримом Аделина опознаёт сразу. В малюсенькой комнате, которую ей выделили во французском посольстве его фигура выглядит особенно внушительно.

Лина вскакивает, чтобы обнять мужчину, но по позе понимает, что это лишнее. Говорит единственное возможное:

— Мы не сделали ничего плохого.

Мы — это Лина, Паша и Кирилл. Она с филфака, они с журналистики. Делали втроём скромную студенческую газету.

Дядя Гера, Герман Азаматович, поджимает губы.

— Вы впутались в конфликт с милицией. Я ещё понимаю эти молокососы, но твоя-то голова где была?! Мать так ничему и не научила?

От обиды и несправедливости выступают слёзы.

— Они побили наших однокурсников! Лиду! Лида неделю в больнице провела!

— Не хрен было выходить на идиотский пикет! — Герман говорит тихо, но жёстко, — А уж вышли, так расползлись бы, когда попросили!

— Дя… Герман Азаматович, это же незаконно! Мы просто пытались привлечь внимание к незаконным действиям!

Он качает головой.

— Всё хочешь героиней быть… Испортила тебя Маша!

Пашу и Кирилла арестовали несколько дней назад и нашли у них вещи, которыми те никогда не баловались. Аделину не застали дома по счастливой случайности, соседи предупредили. В посольство европейской страны посоветовал идти именно дядя Гера, друг матери, всю жизнь в неё влюблённый. Несколько дней Лина сидела здесь, искренне не понимая, что происходит, и почему на них вдруг свалилась эта беда. И почему многочисленные мамины знакомые — военные, охотники, профессора — молчат.

Мужчина вдруг сгребает её широкой лапой, притягивая ближе и шепча на грани восприятия:

— Слушай внимательно, малышка. Французы дали заднюю, они тебя сдадут. В России подсобить никто не сможет, на твой счёт особые указания, — вздох. — Это неофициальная информация, но идёт чистка модификантов, — снова вздох, пауза, на лбу полковника выступает пот. — Ты не выживешь, — «Часть её не выживет». — Завтра к тебе другие придут с предложением. Соглашайся. Не торгуйся. Вывезут, документы оформят — тогда и поторгуешься. Я… сделал, что смог.

У Ады подкашиваются ноги, она опускается на одинокий табурет.

— Но я же не виновата! Я хочу служить своей стране! Она специально меня такой сделала!

— Нет! — рявкает дядя Гера. — Мать тебя такой сделала! Это был её выбор! До последнего прятала беременность, до последнего лгала! И использовала свой авторитет, чтоб на твои причуды смотрели сквозь пальцы! Но её больше нет!

Странно видеть, как взрослый мужик сдерживает рыдания. Он порывисто обнимает