На начальных этапах мы называли первую популяцию “западными евразийцами”, подчеркивая широкий территориальный охват включенных популяций – и Европа, и Ближний Восток, и Центральная Азия, между которыми различий по частоте мутаций было не так уж много. Масштаб этих различий на порядок меньше, чем между европейцами и народами Восточной Азии. В свете этого было удивительно заметить, что одна из двух популяций, имевших отношение к генетическому наследию нынешних индийцев, сгруппировалась с западными евразийцами. Для нас это выглядело как восточный предел распространения западноевразийского наследия, где западные евразийцы смешивались с совсем непохожими на них людьми. Мы могли видеть, что та “непохожая” популяция теснее связана с сегодняшними восточноазиатами, например с китайцами, но все равно они должны были разделиться десятки тысяч лет назад. Эта группа походила на рано отделившуюся линию, вклад которой остался лишь в геномах нынешних южноазиатских популяций, и, в общем, больше нигде.

Поняв, что смешение имело место, мы стали искать, у кого из нынешних групп индийцев этого смешанного наследия поменьше, то есть кто избежал смешения. Во всех группах континентальной Индии западноевразийское наследие присутствовало. Зато его не было у жителей с Малого Андамана. Андаманцы, долго существовавшие в изоляции, оказались наследниками той древней группы, которой родственны восточноазиаты и которая оставила наследие южноазиатам. Сотня туземцев с Малого Андамана (столько их осталось согласно последней переписи) послужили ключом к пониманию истории индийских народов.

Схождение востока и запада

Самым напряженным временем моей научной жизни стали двадцать четыре часа, которые мы с Ником Паттерсоном в октябре 2008 года провели в Хайдарабаде с Сингхом и Тхангараджем, обсуждая наши первые результаты.

Наша встреча 28 октября была решающей. Сингх и Тхангарадж, казалось, собирались закрыть весь проект. Перед встречей мы прислали им резюме результатов, и там было сказано, что сегодняшние индийцы представляют собой смешение двух различных предковых популяций, одна из которых “западные евразийцы”. У Сингха и Тхангараджа сразу возникли возражения против этого названия, потому что, как они считали, это означало массовую миграцию западных евразийцев в Индию. Они справедливо указали, что наши результаты не являются прямым доказательством для такого заключения. И даже выдвинули предположение, что миграция могла идти в другом направлении, из Индии на Ближний Восток и Европу. Согласно их собственным работам по митохондриальной ДНК, подавляющая часть митохондриальных линий современного населения Индии существует уже много десятков тысячелетий21. И они не желали участвовать в проекте, который утверждал бы внедрение в Индию западных евразийцев, по крайней мере, без внятного объяснения разногласий между полногеномными и митохондриальными данными. Кроме того, они полагали, что заключение о миграции западных евразийцев будет политической бомбой. Они не говорили о политике прямо, но эти обертона явственно звучали в обсуждении преобразующего влияния чужаков извне на весь субконтинент.

Для описания взаимосвязи между западными евразийцами и индийцами Сингх и Тхангарадж предложили термин “генетическая общность”. Под этой формулировкой может подразумеваться происхождение от общей предковой популяции. Но наши генетические изыскания указывали, что имело место смешение, реальное и очень значимое, что две совершенно разные популяции оставили свой вклад во всех группах современных индийцев, а их термин допускал, что никакого смешения могло и не быть. Мы намертво застряли. Временами мне казалось, что из-за каких-то политических нюансов мы не можем двигать дальше нашу науку.

Был вечер, вокруг нашего корпуса вовсю праздновали Дивали, один из главных праздников в Индии: взрывались огнями фейерверки, мальчишки поджигали бенгальские огоньки и бросали их под колеса движущихся грузовиков, а мы с Паттерсоном заперлись в его кабинете в институте у Сингха и Тхангараджа и пытались понять, что делать с проектом. До нас постепенно доходило, какой культурный резонанс будут иметь наши открытия. Поэтому мы занялись поиском подходящих формулировок, с одной стороны, научно корректных, с другой – не ранящих чувства индийцев.

На следующий день мы собрались в кабинете у Сингха. Сели и вместе придумали новые названия древним группам индийцев. Мы написали, что нынешнее население Индии происходит от смешения двух разнородных популяций – “предков северных индийцев” (Ancestral North Indians, ANI) и “предков южных индийцев” (Ancestral South Indians, ASI). До смешения эти предковые популяции были столь же различны, как сегодняшние европейцы и восточноазиаты. ANI родственны европейцам, центральноазиатам и населению Ближнего Востока, а также жителям Кавказа, но никаких указаний на родину ANI или их миграции мы не дали. ASI произошли от какой-то популяции, не связанной ни с какой нынешней группой за пределами Индии. Мы показали, как в Индии перемешались ANI и ASI: теперь каждый житель континентальной Индии несет оба наследия, правда, в разных пропорциях: одно из них родственно западным евразийцам, а второе ближе к восточноазиатам и населению Южной Азии. Так что никто в Индии не может претендовать на генетическую чистоту.

Предки, власть и гендерное доминирование

Найдя это решение, мы начали рассчитывать долю западноевразийского наследия в каждой группе индийцев.

Мы оценивали степень сходства в группах с западными евразийцами, с одной стороны, а с другой – с геномом жителя Малого Андамана. Главными фигурантами здесь выступали андаманцы, потому что они, хоть и отдаленно, но были связаны с ASI, а с западными евразийцами, чья примесь обнаруживалась у всех материковых индийцев, никаких связей не нашлось. Поэтому андаманцев можно было рассматривать в качестве группы для сравнения. Затем мы повторили расчеты, но только заменили индийцев кавказцами. Таким способом мы получили представление о фоновой величине сходства, которое должно быть, если геном связан родством только с западными евразийцами. Сопоставляя цифры по индийцам с фоновым значением, можно было ответить на вопрос, насколько далеко каждая из индийских групп отстоит от гипотетического чисто западноевразийского наследия. И отсюда высчитывается пропорция западноевразийского наследия в группах индийцев.

Выполнив эти расчеты, а также и другие с большим числом групп индийцев, мы выяснили, что доля западноевропейского наследия варьирует от 20 % (это самое низкое значение) до 80 % (самое высокое)22. Вот и объяснение “индийского клина”, который мы увидели на плоскости главных компонент: это постепенный сдвиг величины западноевразийского наследия. Нет ни одной группы, не затронутой смешением, ни у самых высокородных каст, ни у самых худородных, ни даже у племен, существующих вне кастовой системы.

По доле примеси можно реконструировать некоторые события прошлого. Взять хотя бы языки – генетические данные указывают, на каких языках могли говорить древние ANI и ASI. В группах индийцев, говорящих на индоевропейских языках, больше наследия ANI, чем у носителей дравидийских языков, у которых, соответственно, повышена доля ASI. Мы отсюда заключили, что среди ANI, по всей видимости, были распространены индоевропейские языки, а среди ASI – дравидийские.