Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Солдат Джо» в реальной жизни?
Его губы трогает улыбка.
– Вроде того, – он вновь задумывается. – Во всем был порядок, стабильность. Сама понимаешь, с моими родителями у меня такого не было. Хорошо знать, какой будет твой следующий день. Даже на поле боя, где все более непредсказуемо, у нас всегда был план.
Ого, может, мы с Максом похожи сильнее, чем я думала?
– А почему ты ушел?
Его лицо темнеет.
– Из-за случая в Афганистане. Ребенок забрел на поле боя… – его голос срывается. Я понимаю, что эта трагедия изменила его жизнь навсегда.
– Все нормально, можешь не рассказывать, – говорю я, касаясь его руки. В его глазах плещется скорбь, черты лица искажены горем. Мне не нужно знать историю, я и так уже поняла, как она заканчивается.
– После этого несколько месяцев подряд я видел ее маленькое, невинное личико каждый раз, когда закрывал глаза. Я переживал это каждый день, зная, что не смог ее спасти, что не успел… Я не выдержал.
На самом деле Макс совсем не такой, каким я его сначала увидела. Мне даже стыдно за то, что я судила о нем так поверхностно.
– Я уверена, ты сделал все что мог, – мягко говорю я.
Он кивает с мрачным видом.
– Я открыл благотворительный фонд для детей как она. Для тех, кто живет посреди военных действий. Так я пытаюсь искупить вину за то, что случилось. Ее это к жизни не вернет, но, может, спасет кого-нибудь еще – ребенка, который должен быть в школе, а не на истерзанных войной улицах.
Чего же он насмотрелся за это время… Моя история рядом с их – просто баловство в песочнице. Я понимаю, насколько эти люди, среди которых я живу, на самом деле сильные. Они переживают свою боль и горе каждый день, но всегда готовы помочь другим.
– Как я могу помочь с благотворительностью? – спрашиваю я.
Макс поднимает на меня взгляд.
– Ты правда хочешь помочь?
– Конечно.
– Взносы были бы кстати.
– Я могу жертвовать часть денег от каждой чайной смеси, которую я продам. Можем поспрашивать других, уверена, кто-нибудь еще согласится.
– Было бы здорово.
Мы разрабатываем план, рассматриваем разные идеи… Когда с этим покончено, мы принимаемся за более жизнерадостные темы. Я узнаю, что Нола та еще шутница и любит разыгрывать других, а Спенсер пишет в стол. А еще, что у Макса есть братья и сестры, которых раскидало по всему миру. Кто-то нашел свое место по любви, кто-то – потому что ему понравилась страна или он нашел хорошую постоянную работу.
– Так сколько у тебя братьев и сестер? – спрашиваю я.
– Десять. Но они не все родные, – смеется Макс. – Нола, как ты можешь представить, коллекционирует людей, и с некоторыми у нее настоящее родство. Не по крови, но по духу.
– Здорово, что у тебя такая большая семья.
– А у тебя – нет?
Я качаю головой.
– Я одна.
– А родители?
Вот сейчас я бы сменила тему, промолчала или сделала что-нибудь еще. Но так делала Рози из прошлого, а не из настоящего.
– Моя мама бросила нас, когда я была маленькая, а отец умер пару лет назад.
– Рози, мне так жаль!
Я пожимаю плечами.
– У моего отца были серьезные эмоциональные проблемы. Он стал отшельником, жил в грязи. Начал собирать все подряд – сначала газеты, потом журналы, потом и прочий мусор… В какой-то момент дом оказался доверху им набит. А отец трясся над ним так, словно тот был драгоценным. Выкидывать что-нибудь, даже пустые пакеты из-под молока, мне запрещали. Во дворе перед домом копились ржавые велосипеды и старые автозапчасти. Мы стали посмешищем. Отец словно пытался заполнить мусором пустоту, которую оставила после себя моя мать. Конечно, это никак не помогало, но для папы эти свалки, его бесполезные воспоминания, были очень важны.
– Даже не представляю, как тяжело тебе пришлось, Рози. Но, с другой стороны, это сделало тебя той, кто ты есть сейчас.
– Да, не отрицаю, но и у этого есть свои минусы. Я так боюсь проснуться в захламленном доме, что веду себя в точности до наоборот: убираюсь по строгому графику, а каждая вещь должна иметь свое место и назначение, – я смеюсь, стараясь смягчить сказанное. – В общем, у меня симптомы ОКР.
– А разве это плохо? – осторожно спрашивает Макс. – У тебя во всем чистота и порядок. Я тебя прекрасно понимаю, потому что у меня не было никакого порядка и стабильности с родителями. Это не значит, что мы не можем найти свой собственный баланс во взрослой жизни.
– Мудрые слова от такого молодого парня, – я улыбаюсь, а внутри меня растекается тепло.
– Иногда мне кажется, что я прожил уже тысячи жизней, – смеется Макс. – И вот что я понял: нет правильного способа жить. Есть только опыт, от которого мы должны учиться, вставать и двигаться дальше.
В уголках моих глаз щиплют слезы, и я удивляюсь сама себе. Просто Макс говорит о том, что я обычно ни с кем не обсуждаю, думая, что это постыдно и глупо. А он рассуждает об этих вещах так спокойно, будто это просто кривая обучения.
– Мне с тобой хорошо.
– Это из-за веганской еды, – глаза Макса блестят весельем.
– …А потом начинается твой Макс-изм, и мы возвращаемся в реальность.
– «Макс-изм»? Мне нравится.
– Ну еще бы.
– Мне тоже с тобой хорошо, Рози.
– Тогда вставай в очередь. А вообще, это мои кулинарные навыки тебя обворожили.
– Ты скучаешь по жизни в Лондоне?
Какое-то время я размышляю.
– Все меньше и меньше с каждым днем.
– Продолжишь путешествовать?
– Если финансы позволят, почему бы и нет? Мне некуда возвращаться. Да и нравится мне все больше. Не сам образ жизни, но то, как он меня меняет.
– Некоторые проживают свои дни, так и не познакомившись с настоящей свободой. Она приходит только с кочевничеством. Хоть мне и нравилось в армии, я все равно скучал по этой жизни – по тому, чтобы просыпаться в еле знакомом городке и размышлять, что принесет тебе новый день…
– А что насчет любви? Странствия сильно мешают долгосрочным отношениям, разве нет? – От такой прямолинейности у меня у самой сводит желудок. Нельзя же так сразу! К счастью, Макс вроде ничего не заподозрил.
– Кому как. Люди появляются в твоей жизни тогда, когда они тебе нужны или ты нужен им. А потом они уходят. Время не имеет значения.
Он имеет в виду, что не хотел бы остепениться? Я не решаюсь спросить, вдруг мне не понравится ответ.
Вечер продолжается. Через несколько часов Макс уходит, оставив после