Через несколько секунд Людочка кричала в голос, а вода все лилась и лилась. И после этого коварный доктор смазал вазелином деревянную заглушку и заткнул ею вход. Людочка дернулась, чтобы соскочить, но сильная рука ассистентки крепко держала ее плечи, с силой пригибая к кушетке.

– Терпите. Я засекаю время. Я скажу, когда вам будет можно сходить на горшок.

Людочка выла и стонала, кусала губы и крутила головой. Её затылок взмок под сильной рукой Дарьи Алексеевны.

– Время вышло, вы можете опорожнить кишечник.

Дарья едва успела убрать толстую заглушку…

Эта мука длилась более двух часов. Нойман будто ошалел. Он ввел в Людочку подряд шесть двухлитровых клистиров, всякий раз все дольше и дольше заставляя ее терпеть. Он использовал различные по форме, деревянные и каучуковые заглушки. Людмила ослабла и еле шевелила ногами. Ей казалось, что эта мука никогда не кончится. Что она попала в настоящий ад. Нойман заставлял ее принимать клистиры в разных позах: на боку, на коленях, лежа на животе, лежа на спине. Один-два-три ромбика, а четвертый треснутый… Последний он осуществил таким образом: положил Людмилу на спину и заставил ее согнуть и развести ноги.

– Человеческий кишечник имеет множество изгибов, – отрывисто объяснял он, массируя рукой Людочкин живот – Все это требует разнообразие поз и массаж живота. Вы поняли меня, мадемуазель?

Но мадемуазель уже не отвечала. Она лишь слабо шевелила губами. А после Нойман сам взял ее на руки и отнес в теплую ванну. От воды пахло лавандой и апельсинами. Только в ванне Людочка пришла в себя. К ней заглянула Дарья, проверить температуру воды.

– Ну, как вы себя чувствуете?

Людмила лишь слабо кивнула.

– Вы не сердитесь на нас, милочка. Доктор оказал вам большую услугу, избавив от всех накопленных нечистот. Теперь ваши глаза засияют еще сильнее, и здоровья прибавится. Поверьте мне. Вам не горячо?

Людмила покачала головой.

– А ну-ка, встаньте. Встаньте! – приказала Дарья.

– У меня нет сил.

– Я помогу. Дайте руку.

Людочка встала во весь рост. А далее произошло то, чего она совсем не ожидала. Ассистентка Ноймана заставила ее опереться о выступ в стене, а сама приникла к лобку губами и принялась ласкать языком Людочкин клитор.

«Что она делает? – рассеянно думала Людмила, но, как ни странно, не отстранилась, а, наоборот, подвинулась ближе к алчущим губам Дарьи. Девушка зажмурила глаза и качнулась. – Они здесь все сошли с ума, и я вместе с ними…»

– Сядь, я тебя пальцами доласкаю, – обдавая горячим дыханием, прошептала старая лесбиянка.

Ее полная рука ушла под воду. Людмила закрыла глаза и откинула голову.

– Раздвинь ноги шире… Я аккуратно, не поврежу твою целочку…

Через мгновение Людочка вскрикнула, тонкие пальцы вжались в фаянсовые поручни широкой ванны.

– Спасибо, – прошептала она уходящей ассистентке. Та только усмехнулась:

– Не за что. Это не было оплачено. Просто ты мне очень приглянулась. Приходи еще…

Потом Людочка сидела на широкой деревянной скамье и медленно вытиралась большим банным полотенцем. В этот момент к ней заглянул Краевский.

– Как ты, моя девочка?

Она не ответила. Ее глаза были закрыты, она почти спала. Щеки розовели от пара и воды, завитки мокрых русых волос прилипли к груди и плечам.

– Погоди, не спи. Я сделаю то, для чего мы сюда пришли.

Он поставил ее, словно безвольную куклу, коленями на лавку. Его ладонь коснулась сосков, прошлась ниже от талии к животу и задержалась на лобке. Краевский до боли сжал ее голый лобок.

– Мой бог, я зверею от страсти к тебе. Ты снова вся скользкая, Мила…

Его рука нырнула в карман сюртука, он вынул оттуда новую пробку из китайской коллекции – большего диаметра. Удивительное дело: девушка не сопротивлялась и даже не вскрикнула. Людочка приняла вторженку с легкостью, словно она была желанной гостьей.

Его измученная пассия приняла бы нынче и самый большой экземпляр из тайного футляра. И даже нечто большее…

– Нойман – настоящий волшебник, – крякнул с удовлетворением Краевский.

Он не стал одевать Людмилу полностью. Дарья Алексеевна принесла клетчатый плед. Они втроем укрыли им спящую девушку, и довольный Краевский отнес свое сокровище в карету.

* * *

– Доктор, вы верите в переселение душ? – тихо спросила его Дарья, стоя на крыльце. – Она… Словом, вы поняли, на кого она так похожа…

– Я не верю в переселение душ, тем более в одном временном отрезке. Я вообще не склонен увлекаться мистикой. Однако, как естествоиспытатель, я допускаю наличие в природе биологических двойников. Да, это очень забавно… Сколько этот мерзавец будет держать ее возле себя?

– Да, пока не надоест, – махнула рукой Дарья и пошла в свою комнатку.

«Когда он наиграется ею, я разыщу бедняжку и женюсь на ней, – решил Нойман. – Хоть я и калека, однако, после всего позора, она вряд ли сможет выбирать. И она будет у меня рожать. Много рожать…»

* * *

Людмила не поняла, как долго длился ее сон. Когда она проснулась, за окошком уже стояли густые сумерки. Перед глазами мелькнули длинные черные штиблеты, мужские икры, одетые в тонкое английское трико. В сумраке, прямо на коленях графа, сидела огромная серая птица с опущенной головой и клювом. Граф шевельнул руками, а птица, шурша крыльями, превратилась в обычную газету. Граф не спал, он сидел в кресле и читал под лампой последние новости. Людмила поежилась. Ее соски стояли, словно каменные. Её морозило.

– Мне холодно, – прошептала она и вдруг расплакалась.

– Ну, что ты? – он отложил газету и подошел к кровати.

– Я хочу к маме…

– Людочка, девочка, ты навестишь свою маму. Но чуть позже. А сейчас напиши ей письмо. Напиши, что у тебя все хорошо, и пусть она не волнуется.

– А вы отнесете его на почту?

– Конечно, мы оба завтра зайдем на почту и отправим его.

Она всхлипывала.

– Я ждал твоего пробуждения, соня, целых четыре часа. Мы опоздали на обед. Сейчас швейцар доставит нам ужин. Ты хочешь кушать?

– Да, – пробормотала Людмила.

Она на самом деле почувствовала зверский аппетит.

Раздался звон колокольчика.

– О, уже привезли.

– Подождите, я оденусь…

– Накинь халатик.

А далее был ужин. И снова вино. На этот раз это был португальский портвейн Dows, коллекции 1830 года, доставленный из магазина Леве в город Н. Официант из ресторана за считанные минуты сервировал стол на двоих. На белых фарфоровых тарелках дымились огромные отбивные со сложным гарниром, в золотистых блюдах серым тусклым светом поблескивала черная ачуевская паюсная икра, тут же стоял судок с галантиром из языка, несколько паштетов, фрукты, пирожные.