– Я спрашиваю: мне раздеваться полностью или только снять платье и панталоны? – небрежно и без малейшей степени стеснения спросила она.

– А это, как вам угодно, мадам… – он глянул в регистрационный журнал. Там не значилась ее фамилия. Было лишь коротко написано: Елена М.

На изящной ручке Елены М., облаченной в ажурные сетчатые перчатки, сверкнул огромный бриллиант немыслимой чистоты, в тонкой оправе.

– Гм, мадам, как я могу к вам обращаться?

– Называйте меня Елена Васильевна.

– Как вам будет угодно-с, – кивнул доктор. – Елена Васильевна, вы можете снять лишь панталоны и платье, оставшись в сорочке. Мои ассистентки вам помогут.

Надобно сказать, что к этому времени в клинике у Ноймана работали две медсестры. Они помогали ему в обслуживании пациентов и приготовлении растворов. Были также и две сменные уборщицы. Они управлялись с горшками и мыли в помещении полы.

– Благодарю вас. Да, пригласите ко мне помощницу. Мне надо расстегнуть крючки на платье и ослабить шнуровку на корсете.

Помощница Дарья Алексеевна увела пациентку за широкую ширму. Через десять минут златокудрая Елена Васильевна вышла к доктору в чем мать родила. Она прошлепала прекрасными босыми ногами мимо стола ученого немца и снова плюхнулась в кресло, закинув одну стройную ножку на другую. Медсестра посмотрела на доктора, едва пожав плечами, и бесшумно удалилась. Перед глазами доктора мелькнули узкие плечи, маленькая девичья грудь, плоский и нежный живот, под которым топорщился кустик очень темных волос. Нойманн отметил про себя, что снизу Елена Васильевна была не блондинка.

– Вы сами будете мне ставить клистиры?

– Да, сударыня, – кивнул доктор. – Пока я не доверяю своим помощницам проведение этой важной процедуры. Он лукавил. Его помощницы уже вовсю орудовали клистирами с иными, менее трепетными и значительными пациентами, какой казалась эта немыслимая красавица.

У него заметно дрожали руки.

– Скажите, Елена Васильевна, вы ранее проходили уже эту процедуру?

– Я? Да! – с радостью отозвалась дама. – Последний раз мне делали это в Довиле, менее месяца назад.

– Но, зачем тогда вы пришли ко мне? Я не рекомендую делать клистиры так часто…

– Что? Вы полагаете? Ну, не знаю… Я привыкла. После них я себя прекрасно чувствую. Прямо порхаю.

– Хорошо, мадам, идите на кушетку и ложитесь на бок.

– А мне в Довиле делали в иной позе. Я вставала на четвереньки.

– Ну-с, если вы желаете, я могу сделать промывание и таким способом. Он тоже считается физиологичным.

Когда он подошел к кушетке, Елена Васильевна стояла на четвереньках, сильно выгнув спину, словно похотливая кошка. Ее нежный зад казался совершеннейшим творением природы. Алебастровые ягодицы были столь округлы, что доктор снова потерял дар речи.

Что было далее, он помнил смутно. Она заставила его сделать ей пять клистиров подряд. Она ёрзала и извивалась задом, стонала, просила ввести наконечник поглубже и толще. Ее вагина при этом судорожно сжималась, исторгая потоки женского секрета. Нойман стоял весь мокрый, красный и растерянный от капризов новой пациентки. К своему стыду, он едва сдерживал свое собственное вожделение, думая о том, что в подобных случаях ему, перед приходом таких экзальтированных особ, надобно принимать бромистые капли. Когда произошло последнее опорожнение, она быстро приняла ванну и снова легла на кушетку, раздвинув восхитительные ноги.

– Доктор, я слышала, что вы делаете особый массаж.

– Да, мадам, делаю, – его голос дрожал.

– Так делайте же мне скорее… Только вставьте и в попочку что-то потолще.

– У меня есть медицинская заглушка.

– Покажите, она толстая?

– Она средняя, мадам.

– Ладно, давайте хоть ее и скорее-скорее… Я изнемогаю, вы не видите?

Он проделал с ней те же манипуляции, что совершал и с другими женщинами, которые прибегали к подобной услуге: он стимулировал пальцами ее опухший клитор и одновременно другой рукой совершал поступательные движения в вагине. В отличие от других дам, которые стыдливо закрывали глаза во время подобного действа, Елена Васильевна смотрела на него открытым взором голубых блестящих глаз. Она заставляла его шевелить в анусе пробкой и засовывать в лоно всю ладонь. Она извивалась и ругалась матом. А когда все закончилось, ее маленькая ручка схватила его за причинное место так, что он чуть не вскрикнул от боли.

Потом она долго лежала на кушетке. Медленно одевалась и оставила на его столе такую внушительную сумму наличных, что он поперхнулся от изумления. Перед самым уходом она подняла на него затуманенный взор и прошептала:

– А твой дружок, милый Ганс, тоже неплох.

– Меня зовут Артуром…

– Какая разница? Р-р-р ам-м-м! – она смешливо, по-злодейски, щелкнула острыми зубками и хлопнула дверью.

Роскошная карета, запряженная двумя вороными породистыми жеребцами, увезла ее в неизвестном направлении.

Случилось так, что она появилась на пороге его лечебницы спустя месяц. Без долгих церемоний она попросила раздеть ее, решительно затребовала ровно пять клистиров, а после, без предисловий, достала из ридикюля, расшитого самоцветами, два огромных дилдо. Перейдя на «ты» с Нойманом, она буквально приказала провести массаж именно этими двумя предметами. Дилдо были изготовлены из черного каучука и сохраняли тепло человеческой руки. Доктору пришлось немало поработать обеими руками. Мало того, презрев все врачебные каноны и клятву Гиппократа, ошалев от похотливого напора златокудрой и прекрасной ведьмы, он склонился над ее пахом и приласкал клитор собственным языком. У него просто не было третьей руки…

Уходя, она снова оставила на столе такую сумму, что он мог бы позволить себе не работать вообще до конца года. Но самое главное: перед уходом она задержалась на пороге и сказала с небольшой усмешкой на пухлых губах:

– В следующий раз ты поработаешь своим другом, что давно без дела прохлаждается в твоих лекарских штанах.

Он только сглотнул от такого головокружительного предложения. Он ждал ее долго. Но более она не пришла. Его помощница Дарья Алексеевна откуда-то, по своим, никому неведомым каналам, разузнала, что таинственную даму действительно зовут Еленой Васильевной, и что она носит княжеский титул, и замужем за князем Мещерским, которому исполнилось в этом году 72 года…

– Наверное, поехала в Довиль или Баден-Баден оголяться, – ехидно произнесла Дарья Алексеевна.

На что Нойманн отчего-то разозлился на нее и заставил прикусить язык:

– Если вы еще раз посмеете выражаться хоть немного более вольно или неприлично в адрес моих пациентов, я тут же вас рассчитаю.