Я уговорил любимую тетушку моей жены, шестидесятипятилетнюю британскую школьную учительницу на пенсии, ни разу в жизни не нарушившую ни единого закона, одним махом пуститься во все тяжкие, став моим «подставным» – номинальным владельцем моих швейцарских счетов. Как только она согласилась на это, я принялся тайком накапливать миллионы на этих номерных счетах, открытых от ее имени. Потом она внезапно умерла от инсульта, и все мои миллионы оказались в подвешенном состоянии.

Сначала я думал, что ее смерть причинит мне массу неприятностей и проблем, наиболее очевидной из которых была перспектива того, что мои деньги навечно останутся лежать в недрах швейцарской банковской системы. Но я ошибался, поскольку у швейцарцев был огромный опыт в подобных ситуациях. Для них смерть «подставного» была большим плюсом, событием, ради которого стоило откупорить бутылку шампанского. В конце концов, лучший подставной – это мертвый подставной, как сказал мне однажды Роланд Фрэнкс, мое доверенное лицо в Швейцарии, мой Директор Подделок, дружелюбный толстяк весом в триста фунтов, обладавший патологической любовью к сладкому и божественным даром изготавливать подложные документы. Когда я спросил своего Директора Подделок, почему мертвый номинальный собственник лучше живого, тот лишь пожал жирными плечами и сказал: «Потому что мертвые никогда ничего никому не расскажут, мой юный друг».

И вот, рассказывая моим мучителям обо всей этой мерзости, я сделал акцент на том, что мы с Шефом были не одни в этой поездке. Вместе с нами поехали Дэнни Поруш, мой старый подельник по разным криминальным делам, и Энди Грин, мой верный испытанный адвокат, больше известный по кличке Вигвам.

Я открыто признал, что Дэнни действительно был моим партнером во всех этих делах.

– Он так же виновен, как и я, – заявил я Ублюдку и тут же поклялся, что Вигвам и Шеф, наоборот, не имели к моим делам никакого отношения. – Они всего лишь захотели поехать вместе с нами в Чехословакию, – сказал я. – Ни один из них даже не подозревал, что мы с Дэнни уже переправили контрабандой деньги в Швейцарию. Оба думали, что мы просто собирались оценить ситуацию с прицелом на будущее.

На тот момент моего рассказа Ублюдок и Одержимый, казалось, вполне купились на мое вранье, и я углубился в повествование о нашей экскурсии в Чехословакию, объясняя, как провалилась наша попытка скупить рынок чешских ваучеров, которые были выпущены новым правительством для своих граждан как инструмент приватизации экономики. И все же у меня не получилось быть полностью откровенным с моими следователями. Ведь то, что произошло в Чехословакии, было настолько низменным, что они никогда не смогли бы этого понять. Поэтому я выдал им более спокойную, разбавленную водичкой версию событий, чтобы они не сочли меня конченым социопатом с серьезными поведенческими отклонениями, который не заслуживает ходатайства о смягчении наказания. Только теперь, спустя два часа после окончания опроса, я мог полностью насладиться воспоминаниями о безумии той поездки.

Все началось на борту частного самолета «Гольфстрим III». Как и у всех самолетов этого класса, отделанный в мягких бежевых тонах салон был просторным и шикарным. Большие сиденья походили скорее на троны, сдвоенные двигатели «роллс-ройс» были оснащены новейшими глушителями, что делало их работу настолько бесшумной, что слышно было только тихое гудение турбин.

Был ранний вечер, мы летели высоко над южной частью Польши. Я был под хорошим кайфом, однако он не шел ни в какое сравнение с кайфом Дэнни, который сидел напротив меня, полностью потеряв дар речи. Он уже был во второй половине фазы слюнотечения, то есть это была та стадия кайфа, когда он не мог произнести ни слова без того, чтобы изо рта не потекла струйкой слюна.

– Азизая мазизана! – воскликнул он, чуть не подавившись обильной слюной.

За последние два часа он проглотил четыре таблетки кваалюда, выпил почти пинту односолодового шотландского виски, употребил двадцать миллиграммов валиума и вынюхал через свернутую в трубочку стодолларовую бумажку целую двухграммовую горку кокаина. Секунд за десять до попытки заговорить он раскурил нехилый косячок северно-калифорнийской марихуаны, что и навело меня на мысль о возможной расшифровке его спутанной речи. Очевидно, он хотел сказать: «Отличная марихуана!»

Как всегда, я был поражен тем, как совершенно нормально выглядел Дэнни. Коротко стриженные светлые волосы, среднее телосложение, ослепительно белые зубы – от всего этого за версту замечательно пахло васпом, «белой костью», как от человека, который мог легко проследить свою родословную вплоть до первых переселенцев с «Мэйфлауэра». В тот вечер он был одет в желтовато-коричневые хлопковые штаны для гольфа и такого же цвета рубашку-поло с короткими рукавами. Бледно-голубые глаза прятались за очками в консервативной роговой оправе, и от этого он выглядел еще более рафинированным васпом.

И все же, несмотря на всю свою похожесть на васпа, Дэнни Поруш был чистокровным евреем, предки которого жили в крошечном кибуце под Тель-Авивом. Тем не менее, как и многие евреи до него, он старался выглядеть так, чтобы его по ошибке принимали за васпа, «белую кость», – отсюда и замечательные очки в роговой оправе, в которую были вставлены простые стекла без диоптрий.

Тем временем салон самолета стал похож на хранилище улик Управления по борьбе с наркотиками. На складном столике красного дерева между мной и Дэнни лежала коричневая кожаная сумка-косметичка от Луи Вюиттона, доверху набитая баснословным разнообразием опасных рекреационных наркотиков – пол-унции [14] первоклассной марихуаны, шестьдесят таблеток кваалюда фабричного производства, контрабандные стимуляторы и успокоительные, большой пластиковый пакет для бутербродов, полный кокаина, дюжина упаковок экстази и всякая безопасная медицинская ерунда вроде занакса, морфина, валиума, темазепама и тому подобных лекарственных средств, а также пол-упаковки пива «Хайнекен» и почти пустая бутылка односолодового виски, чтобы запивать всю эту дрянь. Впрочем, вскоре, когда мы будем проходить через чешскую таможню, все запрещенные вещества будут спрятаны в наших задних проходах или под мошонками.

Мой верный адвокат, Вигвам, сидел справа от Дэнни. На нем тоже была повседневная одежда, на лице – вечно угрюмое выражение, на голове – кошмарный паричок грязно-коричневого цвета, абсолютно не шедший к его бледному лицу и имевший вид сухой соломы. Несмотря на то, что железный занавес пал четыре года назад, можно было с уверенностью ожидать, что этот страшненький паричок привлечет к себе внимание чешских пограничников.

В любом случае Вигвам тоже закосел, хотя, будучи нашим адвокатом, он старался держаться на высоте, понимая, что ему нельзя расклеиться, пока мы не закончим дела с чехами. Поэтому он больше налегал на кокаин, чем на кваалюд. Это была вынужденная тактика, имевшая хороший психотропный эффект. Ведь заглотить одну таблетку кваалюда – это все равно что употребить три бутылки крепкого зернового алкоголя на пустой желудок, а два грамма кокса в один присест – это все равно что восемь тысяч чашек кофе, причем внутривенно. От кваалюда становишься сонным и сентиментальным тормозом, а от кокаина, напротив, возбужденным параноиком. Что же касается бизнеса, тут лучше быть возбужденным параноиком, чем слезливым соней. Увы, Вигвам несколько переборщил с кокаином, доведя себя до слишком острой стадии паранойи.