- Я остаюсь с сыном.

- То есть со мной. И в Волгоград, - жестко заключил Эмин.

Я подняла взгляд. Бывший муж смотрел на меня в упор, будто боялся потерять из виду. Десять минут назад он признавался мне в любви и говорил, что не может без меня жить, а теперь чеканит, командует, ставит новые условия.

- Если твой ответ положительный, то тебе не придется видеть сына раз в неделю. Мы будем семьей. Одной, целой. Я очень люблю тебя, Диана.

Сердце замерло. За этим определенно должно стоять какое-то условие.

- Если твой ответ положительный, - повторил он с прищуром, - тогда мы встретимся с Алиевым. Точнее встречусь с ним я, а ты будешь стоять за моей спиной. Тем самым всем станет ясно: с этого дня ты моя.

Я заглянула в серые глаза и поняла, что это его любовь. Она такая – без прелюдий, без щемящей нежности. Вместо цветов у нас бездушные бриллианты, вместо нежности – сухие факты, потому что по-другому он не умеет.

Не научили.

Он рос с жестоким отцом, с безумцем и без матери. Кроме жестокости Эмин ничего от него не получил. Я всегда помнила о том, что у моего Эмина не было семьи, и до тепличного цветка ему очень и очень далеко.

Он учится заново. Заново жить, заново любить.

А пока у Эмина вместо желания поласкать – страх, что я уйду. Замкнутый круг, ведь если я могу уйти – надо удержать. Любыми путями.

- Наш сын ждет тебя, Диана, - напомнил Эмин, - но я хочу, чтобы ты знала: независимо от своего ответа ты сможешь увидеть Эльмана. Я не изверг. Вот только больше я своего сына не брошу. Ты поняла?

- Я поняла, - выдохнула я, - у меня только один вопрос, Эмин. В качестве кого ты возвращаешь меня?

Эмин

- А мама? Она поедет с нами?

Это был первый вопрос сына, когда мы увиделись.

Я взял на руки спящего ребенка и пересадил в свою машину. Ехать предстояло долго, и Коля вовремя подсуетился – он быстро нашел детское кресло. Чуть отъехав от запертой в машине Дианы, я остановился и начал пристегивать спящего сына.

Сына…

В душе бушевало всякое. И ярость, и радость. Я до конца ничего не осознавал. Хотел лишь причинить ей такую же сильную боль. Дать прочувствовать тоску по утерянному времени с ребенком. Причинил, дал. Легче не стало.

Только ребенок проснулся.

А этого я боялся и ждал одновременно.

- Мама поедет с нами? – повторил малой сонным голосом.

Не испугался. Возможно, лишь поначалу, но умело скрыл это.

- Поедет, - голос вмиг охрип.

Ребенок разглядывал меня с любопытством. Свет в салон мешал разглядеть мне черты детского лица, но не дурак же я, чтобы не увидеть копию себя в детстве.

Маленькая сучка. Ярость, агрессия. Сжимаю челюсти, но мягко пристегиваю ребенка к креслу.

Моя девочка. У меня есть сын от любимой женщины.

Мысли скакали то вверх, то вниз. От положительных до отрицательных и обратно. От мата до нежности.

- Ты мой папа. Они называли тебя Эмином, а я знаю, что моего папу зовут Эмин. Мама рассказывала.

Я посмотрел в наивные глаза ребенка и мыслями вернулся в аэропорт. Да, он вполне мог услышать, как Коля называл меня. Малой сложил два плюс два и догадался, кто звонит с телефона его матери.

Я иронично усмехнулся. Смышленый малый.

- Значит, ты делился секретами не просто так? Понял, с кем разговаривал? Имя мое услышал?

Малой неуверенно кивнул, не отводя своего взгляда от моего лица. Любопытные глаза у него, заинтересованные. Серые. Мои.

- Почему так смотришь? На кого я похож? – спрашиваю сипло.

- На моего папу, - улыбается робко, - мама часто рисовала тебя. Я сохранил все рисунки.

Не пугается. Рассматривает только с серьезным видом, будто думает: сгодится на роль отца или нет?

Сгожусь. Только с твоей матерью разберусь для начала. Мы ведь оба хотим, чтобы она с нами осталась, верно, малой? 

А другого не будет. Иначе не выйдет. Либо с нами, либо одна с другим мужиком. Своего сына я не отдам на воспитание Алиеву. Надеюсь, моя наивная девочка на это даже не рассчитывает.

- Смотри, у нас даже родинки одинаковые!

С этими словами детская рука тронула меня за подбородок. Я вздрогнул и поначалу даже отшатнулся.

Так сильно сердце понеслось, что невмоготу каменную статую стало изображать.

- Вот тут, - теплые пальцы настойчиво коснулись подбородка.

Его звали Эльман.

Это был первый секрет, которым сын поделился со мной по телефону, когда позвонил мне в аэропорту.

Маленькая говорила, что не хочет вспоминать меня, но в то же время назвала сына созвучным именем. Я усмехнулся. Чертовка.

Значит, пока я в Волгограде власть загребал, она моего сына растила. Почти четыре года. Как так получилось?

При мысли о Диане в глазах чернело.

А эмоции брали верх над разумом.

Поэтому я заставил ее ехать с Колей, а не с нами. Оставил себе время. Тьму переждать. Попытаться понять. Вспомнить, при каких обстоятельствах расстались и кто кого в итоге бросил.

И я бросил.

Отправил, куда глаза глядели.

Чтобы в одиночку властью наслаждаться. Смаковать. И медленно сходить с ума от мысли, что она может быть счастлива и без меня.

Сам утопил. За нас двоих решил.

Но она могла сказать о сыне.

Сучка.

Могла.

Но боялась.

Всю дорогу до города Эльман не спал. Говорил, говорил без остановки. Он не мог наговориться, а я наслушаться. Впитывал как губка каждое слово из той жизни, которую проживал он без меня.

Больше так не будет. Не будет бабушки и мамы без отца.

- Бабуля готовит вкусные пирожки. Мои любимые с капустой. А твои?

- Я как-то не ел пирожков, - ответил я напряженно.

Реально не ел. И удивленный взгляд Эльмана толкает меня на мысль, что это странно.

- Правда?

- Правда. Но если бы ел, мои любимые были бы тоже с капустой, - убеждаю малого.

Он улыбается. Я тоже. Зависаю немного, но стараюсь не отвлекаться от дороги. Нельзя. Доедем и наверстаем, все наверстаем.

Бросив взгляд в зеркало, ловлю свет фар. Коля догоняет, а внутри – она. Конечно, никуда она не денется. При мысли о Диане вновь просыпается зверь, который при сыне моментально засыпает.

Сын.

Новое слово.