Раньше, когда она читала детективы, ее всегда забавляло описание «оцепенел от страха». Теперь она знала, как это.

Чисто с логической точки зрения ей было понятно, что сейчас нужно делать: пойти в полицию, все рассказать, подать заявление, заблокировать сотовый (который тот мерзавец так ей и не вернул), сообщить работодателю, почему с доставкой пакетов сегодня ничего не получится, потом поехать домой, накрыться с головой одеялом и ждать следующего утра. Как-то так.

Последующие шаги были яснее ясного, Фрида не могла даже пошевелиться. Она находилась в шоковом остолбенении, еще одно понятие, над которым она раньше насмехалась и значение которого поняла сейчас. Даже во власти тех двух психопатов было почему-то не так плохо. Ни тахикардии, ни влажных ладоней, ни сухости во рту. Опасность, которая ей грозила, со всеми последствиями лишь постепенно доходила до Фриды. Сейчас, когда угроза миновала, сердце билось сильнее, а неприятный вкус во рту усилился.

«И я даже слышу голоса. Я схожу с ума, как мои похитители».

Это были даже не голоса, а скорее жужжание, шипение – похожий звук чуть не свел с ума однажды ночью. Ей казалось, что над ухом жужжит комар или шипит негерметичный вентиль на батарее. На самом же деле это оказалась неплотно закрученная крышка на бутылке с газированной водой, которая стояла на ночном столике и из которой едва слышно, но постоянно выходил газ. Шепот, который она слышала сейчас, тоже напоминал шипение плохо закрытого термоса.

Или музыку из наушников, только намного тише.

Она задержала дыхание, наклонила голову, и звук за спиной стал громче.

Фрида выпустила, хотя и нехотя, руль из рук и повернулась назад. Ее взгляд скользил по задним сиденьям, на момент остановился на муляже гранаты («Верно, она по-прежнему у меня в машине»), еще одна причина отправиться в полицию. Затем посмотрела вниз за пассажирское сиденье. И нашла.

Источник шипящих звуков был из серебристого пластика, размером не больше монеты в пять центов.

Конечно!

Это та штука, которая находилась в ухе у чокнутого Макса. Видимо, выпала, когда он вылезал из машины.

Серебряный микронаушник слегка вибрировал, когда Фрида нагнулась за ним. Боязливо, но с любопытством она поднесла устройство к уху. Вставлять его не хотела: отвращение ко всему, что использовал этот ненормальный Макс, было слишком велико, но она и так слышала голос, раздававшийся из маленького устройства.

– Алло? Папа? – говорила девочка. – Алло? Пожалуйста, помоги мне! Я больше не выдержу здесь.

МАКС

В печальном списке всех унылых гостиных, которые я видел за свою карьеру репортера, помещение, в котором мы сейчас стояли, уверенно занимало первое место.

Удивительно, что эта комната находилась в производящем впечатление уютного домике в Бисдорфе, в конце улицы, мощенной булыжным камнем, по которой лишь изредка проезжали машины. Фасад в пятнах давно нуждался в свежей побелке, черепица позеленела, а печная труба из клинкерного кирпича покосилась, но все это проходило в Берлине как «патина», и действительно, вместе с вьющимся над входной дверью виноградом обеспечивало меланхоличный шарм постройки тридцатых годов.

Однако такие понятия, как патина, уют и шарм, абсолютно не приходили в голову никому, кто оказывался внутри дома. Скорее боль, отчаяние и смерть.

Мы оставили женщину, которая выдавала себя за Сандру Ошацки, в припаркованном перед домом автофургоне, дополнительно перевязав ей руки кабельной стяжкой, на случай, если она и правда самостоятельно надела на себя наручники и спрятала где-то нужные инструменты, чтобы так же без посторонней помощи освободиться от них.

Сандра утверждала, что у нее нет ключа от дома отца, и это даже могло быть правдой, что, однако, не добавляло к ней доверия.

Тем не менее она показала нам дорогу к дому, и, открыв немного подгнившую дверь террасы, ведущую в сад, мы очутились в гостиной Гаральда Ошацки.

Мне казалось, что внутри у меня все заледенело. При взгляде на профессора по коже побежал мороз.

– Что здесь происходит? – шепнул Космо, которого ужасная сцена шокировала так же, как и меня.

А ведь женщина в автофургоне нас предупреждала.

– Вы не сможете поговорить с ним. У моего отца последняя стадия рака легких. Метастазы уже проросли в мозг.

– А почему он тогда не в больнице? – усомнился я в ее словах.

– Потому что, когда много лет назад он открыл частную практику, добровольно отказался от медицинской страховки. Чтобы сэкономить деньги. Глупец думал, что никогда не заболеет. Сейчас, после четырех лет химиотерапии, операций и лучевой терапии, он истощен до предела. Финансово и физически. Вы сами увидите.

И мы еще как увидели!

Профессор Ошацки, или, по крайней мере, то, что от него осталось, лежал на полу, в какой-то луже, от которой пахло кровью и рвотой. Он тяжело дышал – а значит, был жив, – но кожа и кости, которые виднелись из-под задравшейся ночной рубашки, никак не могли быть телом взрослого мужчины. Скорее дистрофичного ребенка.

Он жалобно стонал, не открывая глаз. Я был уверен, что он даже не заметил нашего появления.

Рядом с ним лежала опрокинутая капельница, от которой к правой руке тянулась гибкая трубка.

Я поднял установку с капельницей, не отсоединяя катетера.

– На счет три? – спросил я Космо, и тот кивнул.

Я боялся, что кости психиатра, как стекло, разрушатся в наших руках, но мы не могли оставить его лежать на полу, поэтому подняли на кровать, с которой он, видимо, упал.

Он был легче Йолы. Черт, он казался не намного тяжелее Мистера Триппса.

Космо включил настольную лампу: света предвечернего солнца, который проникал в комнату, преодолев толстые, изъеденные молью льняные шторы, было недостаточно.

– Здравствуйте, профессор Ошацки! Вы нас слышите?

Я коснулся его предплечья в надежде, что он откроет глаза, но боль, видимо, была слишком сильной. Он отчаянно сжал веки, словно боялся ослепнуть, если хоть на секунду посмотрит на свет.

Его дыхание было прерывистым и пахло – как и весь воздух в гостиной – гниением и разлагающейся кожей.

– Странно, – сказал Космо, оглядевшись в комнате.

– Что?

– Кровать!

Я отошел на шаг и понял, о чем он. Немногочисленная мебель в гостиной была старой и потертой. Кровать же, на которой лежал Ошацки, представляла собой суперсовременную медицинскую модель с электроприводом.

– И вот на это взгляни!

Космо подошел к шкафам из темного орехового дерева, которые занимали всю стену с соседней комнатой, полки были скрыты за темным стеклом. Он открыл одну дверцу и указал на содержимое шкафа.