через восемь фаз лечения, описанных Шапиро, клиент научится прорабатывать свою травму через доступ к целевому событию и сопутствующим картинам или сценам, исследуя когниции[41], стоящие за целью, и совершая движения глазами под руководством терапевта вплоть до того момента, когда его рейтинг по SUDS, или Шкале субъективных единиц дистресса, не упадет до нуля или почти нуля. В сеансе вопросов и ответов, проведенном New York Times, Шапиро объясняет, что терапевтическая «цель – позволить системе обработки информации головного мозга создавать новые внутренние связи, пока клиент фокусируется на мыслях, эмоциях, воспоминаниях и других ассоциациях». Иными словами, процесс думанья о других вещах с одновременным движением глаз, совершаемым предписанным способом, перепрограммирует мозг. Согласно истории происхождения этой терапии, Шапиро, гуляя в лесу, заметила, что острота негативных эмоций снижалась, когда ее взгляд метался из стороны в сторону.

По мнению Института EMDR, существует возможность, что клиенты ощутят облегчение почти мгновенно.

После своих EMDR-сеансов я рассказала нескольким людям, что моя «зацикленность» на Джоне испарилась. Словно, говорила я, повторяя прочитанное о результатах EMDR, его фотография из цветной превратилась в черно-белую; снимок никуда не делся, но насыщенность красок снизилась. Задним числом я думаю, что могла бы сэкономить сотни долларов и добиться такого же эффекта, если бы купила «Как расстаться с прошлым» и применила EMDR к самой себе.

Шкала субъективных единиц дистресса – это схема, разработанная психологом Джозефом Вольпе; но какими быть нашим ощущениям неблагополучия, как не субъективными?

Незадолго до того, как я наконец перестала общаться с Джоном, один общий друг сказал мне, что другая наша общая знакомая не верит, что я была изнасилована.

«Если бы он и вправду ее изнасиловал, – сказала эта общая знакомая, – она ни в коем случае не продолжала бы с ним общаться».

SUD = 8 единиц: начало отчуждения, приближение утраты контроля.

Бред

В 2006 году, после EMDR, я верила в успешность своего лечения; травма не была искоренена, но рана уже зарубцевалась. Восемь лет спустя я наткнулась на сообщение о розыске Джона Доу[42] 28 через Twitter:

ФБР просит помощи общественности, чтобы остановить хищника-педофила.

pic.twitter.com/w3GzJ77Fya

fbi.gov/news/st

Впервые увидев это сообщение, которым поделилась одна блогерша-феминистка, я его проигнорировала. Но она ретвитнула его снова на следующий день, и этого повторения оказалось достаточно, чтобы я прошла по указанной ссылке. В статье были три зернистых фотографии, объединенных в один файл: крупный план мужского профиля; еще один крупный план мужчины в анфас, в сопровождении маленькой фигурки, одетой в синее; наконец, крупный план надетой на мужчину футболки цвета бургунди, переднюю часть которой украшало изображение то ли акулы, то ли рыбы.

И тогда я сказала: «Черт!» Или, наверное, просто подумала это, читая статью ФБР о «Джоне Доу 28», чье местонахождение было неизвестно, а возраст предположительно составлял 30–40 лет, носившем очки в металлической оправе, с залысинами на лбу. Предположительно он был американцем, потому что произносил одно-единственное слово «осторожно» в детском порно, где попало в кадр его лицо. Это видео с Джоном Доу 28 было найдено во время обыска одного дома в Сан-Франциско, а я живу именно в этом городе. Статья была составлена отделением ФБР в Сан-Диего, то есть в городе, в котором менее чем за шесть месяцев до того, как мне попался на глаза этот твит, насколько я знала, жил Джон.

Был ли это «мой» Джон на видео? Я не могла знать наверняка. Картинка была зернистой; лицо просматривалось нечетко. Я посоветовалась с подругой насчет того, стоит ли принимать меры. То и дело поглядывала на фотографию, проверяя, не вызовет ли она у меня интуитивное ощущение знакомства или страха. Гадала, смог бы такой человек, как Джон, надеть футболку цвета бургунди. Стал бы он покупать себе футболку с акулой на груди? Как-то раз я подарила ему пару ярко-розовых спортивных брюк, которые он носил до тех пор, пока, по его словам, мать их не выбросила.

Я позвонила в ФБР. Звонок был похож на обращение к интернет-провайдеру: звучала радостная музыка; женский голос в записи сказал мне, что мой звонок очень важен для них и они благодарны за мое терпение. Когда дежурная все же ответила мне, я рассказала ей все, что знала, а именно – что мой бывший бойфренд и зарегистрированный секс-преступник напоминает Джона Доу 28. Она приняла мою информацию. «Мы позвоним вам, если нам что-то понадобится», – сказала она.

И по сей день я иногда проверяю, установлена ли личность Джона Доу 28. Гадаю, насколько безумным было мое решение, что эти двое мужчин достаточно похожи, чтобы я позвонила в ФБР; но нет ни одного человека, который мог бы подтвердить или опровергнуть мои подозрения. Когда возникает ощущение, что, возможно, у меня галлюцинация, я могу спросить подругу: «Ты тоже это слышишь?» Проверка реальности – общий инструмент для людей с психотическим расстройством. Однако никто из тех, кто остался в моей жизни, не знает и никогда не знал, как выглядит Джон. Я стерла его из своей жизни почти всеми возможными способами.

Кататония

Годами я хотела поговорить со своим партнером, К., о том, что со мной случилось. Он не хотел слышать об этом. У меня было желание останавливать людей на улицах и рассказывать им свою историю. Сделать это было невозможно – и нецелесообразно.

Когда мне все же случалось разговаривать о случившемся, я ловила себя на том, что мой голос звучал невыразительно, иногда безразлично. Я встречалась с одним человеком в старших классах. Этот человек унизил и изнасиловал меня. Впоследствии он был арестован и посажен в тюрьму за то, что хранил у себя детскую порнографию и пытался соблазнить несовершеннолетнюю, которая в действительности оказалась служащей правоохранительных органов. После этого его зарегистрировали в статусе секс-преступника по «закону Меган»[43]. Наконец, в 2003 году я велела ему оставить меня в покое. Но в этой истории опущены некоторые подробности. Я любила его, но он совершенно не любил меня. Он отнял у меня кое-что, но я могла бы уйти. Вымышленная история строится на нюансах и противоречиях, но для нарратива травмы включение противоречий неразумно.

Теперь я не склонна подробно распространяться о том, что именно случилось между Джоном Доу и мной. Мне пеняли, что я поднимаю много шума из ничего, таким образом усугубляя травму обиды другой травмой. Я не рассказываю об изнасиловании в деталях, потому что делать это – все равно что давать показания читателю, который играет роль судьи и жюри присяжных,