class="p">— Сообщили, что им надо покинуть Ла-Рош, и чем раньше, тем лучше?

— Сообщил, само собой.

— Очень хорошо. — Повернувшись к Сергею, требовательно заглянул в глаза. — Вы всё поняли, мсье Белозёров?

Сергей неожиданно рассмеялся. И нервный же вышел смех… Как! Его, знаменитого художника, президента академии, приехавшего по воле российского императора, чуть ли пинками выпроваживают из крохотной деревушки, которую и не на всякой-то карте найдёшь. Предлог при этом самый что ни на есть нелепый, идиотский, оскорбительный: мол, русский живописец привёз беду в тихую сельскую коммуну…

— Напрасно смеётесь, мсье, — заявил Бернар. — Ничего смешного в сложившейся обстановке нет. Всё очень печально.

— Куда уж печальнее, — согласился Белозёров. — Меня, гражданина России и гостя французского правительства, гонят взашей…

— Никто вас не гонит. По крайней мере, пока. Рассчитываю, что вы как человек умный взвесите обстоятельства и покинете Ла Рош сами, по доброй воле. И немедленно!

Сергей сжал кулаки.

— Предположим, что не покину, — прорычал с прорвавшимся бешенством. — Что тогда? Что вы сделаете?

— Я? Ничего. Разве что умою руки. А потом в любой инстанции заявлю, что при свидетелях настоятельно предлагал вам избежать конфликта с местным населением. То же самое предлагал также начальник полицейского участка. И если вы к нам не прислушались… что ж, тем хуже для вас.

В разговор вступил бледный от гнева Марешаль.

— Вы сами-то поняли, что сказали, господин Бернар? — гаркнул он. — Вы сознаёте меру последствий, если с головы мсье Белозёрова хоть волос упадёт? Распрощаетесь с должностью мэра, и это в лучшем для вас случае…

— Сделайте одолжение, — сказал Бернар, пожимая плечами. — На что мне это кресло? Одни хлопоты и ничего больше. Пожалуйста! Мои виноградники останутся при мне…

— Да? В тюремной камере они вам не понадобятся.

— Как так, в камере?

— А вы что думали, господин пока ещё мэр? За международный скандал на территории вашей коммуны вас шампанским будут поить? У правительства тяжёлая рука, предупреждаю! Понадобится, так возьмёте ружьё и вместе с сержантом будете лично охранять мсье Белозёрова. Круглосуточно! Вам ясно?

Бернар побагровел и дрожащими пальцами рванул галстук. Подскочил к Марешалю.

— Насчёт международного скандала объясните моим жителям! выкрикнул он, злобно глядя на чиновника. — Я не виноват, что здесь в каждой второй семье дедушка или прадедушка воевал в армии императора! И слово "русский" означает "враг"! Не смейте меня пугать, молодой человек! Лучше подумайте, что правительство далеко, а местное население близко…

Мартен неожиданно к чему-то прислушался и, резко встав, подошёл к окну. Выглянул. Тихо выругался.

— Ближе, чем хотелось бы, — пробормотал, кусая губы.

Следом к окну приник Долгов.

— О, чёрт! — только и сказал, качая головой.

— Что там, Борис? — нервно спросил Фалалеев.

— У входа в ратушу толпа собралась. Всю площадь запрудила…

Интерлюдия

(10 марта 1871 года)

Бисмарка[29] боялись.

Его бульдожье лицо с густыми обвисшими усами, его широкие плечи и зычный голос, его грубость и бесцеремонность наводили на окружающих трепет. Мощная воля и гранитная уверенность в собственной непогрешимости подавляли. Сам король прусский (а теперь и германский император) Вильгельм Первый в присутствии своего вечно недовольного канцлера порой терялся. Спорить с Бисмарком? Себе дороже…

Канцлер знал, чего хочет, и умел добиваться своих целей. Он рвался к ним с яростью раздразнённого красной тряпкой быка, сметая с пути все преграды. Люди, армии, государства и короли — всё пасовало, всё отступало перед натиском бывшего прусского юнкера, ставшего первым политиком Европы.

Сейчас его великая миссия была исполнена. Германские княжества под скипетром Вильгельма объединились в империю. Ненавистная Франция, жестоко разбитая во Франко-прусской войне, валялась у ног победителя. Бисмарк принимал поздравления от монархов, от политиков, от генералов и ворчливо благодарил. Однако ни счастья, ни даже простого покоя он не испытывал. Острым умом, упакованным в грубую фельдфебельскую оболочку, канцлер понимал, что дело сделано лишь наполовину.

Лишившись Эльзаса и Лотарингии, разбитая, но не уничтоженная Франция была всё ещё сильна. Пятимиллиардная контрибуция не сломила её. Республиканское правительство, пришедшее на смену низложенному Наполеону Третьему, энергично взялось за восстановление экономики и формирование новых армий. И если сидеть сложа руки, то через считаные годы сегодняшний победитель увидит триумфальное возрождение вчерашнего побеждённого. А значит, уже сейчас надо либо готовить новую войну, либо…

Вот это самое "либо" Бисмарк и обсуждал со Штибером[30] в дождливый туманный вечер за кружкой баварского пива. Разговор шёл в берлинской квартире, предназначенной для специальных встреч. Посмотреть со стороны, так просто сидели за столом два приятеля, коротая время за пенным напитком, сигарами и неторопливой беседой. Один — высокий, плотный, в сюртуке табачного цвета и тёмных мешковатых брюках. Другой — низенький, тощенький, в сером костюме-тройке из дешёвой ткани. Бюргеры, как есть обычные бюргеры[31]. Кто бы сказал, что первый из них — имперский канцлер, а второй — начальник его секретной службы…

Штибера не зря считали королём шпионажа. Мало кто знал, что победой в войне Пруссия во многом обязана именно ему. Всего за несколько лет он сплёл во Франции целую сеть, состоявшую из пятнадцати тысяч агентов, которые день за днём добывали сведения о дислокации и вооружении противника, распускали панические слухи, устраивали диверсии. В этой сети Франция запуталась и пошла на дно… Бисмарк чрезвычайно высоко ценил своего начальника разведки и контрразведки. Мало того, — доверял, как никому. И потому мог позволить себе говорить со Штибером вполне откровенно.

— Знаешь, Вилли, почему я не сплю по ночам? — спросил Бисмарк, пыхнув сигарой.

— Думаю, что знаю, — небрежно ответил Штибер. — Вы мучаетесь, что не смогли добить франков. Ведь так?

— Да!

— И напрасно. Что тут поделаешь? И сил не хватило, и Европа к тому же начала выть, что, мол, Пруссия воюет самым зверским образом, — всё так… Но главного мы всё-таки добились, разве нет? Разве вам мало пяти миллиардов? А Эльзас? А Лотарингия? Это же золотое дно! Уголь, железные руды, заводы и фабрики! А полтора миллиона новых людей? Наконец, не разгроми мы французов, разве состоялась бы империя? Жалеть не о чем, экселенц[32], не гневите бога.

С этими словами Штибер протянул руку к батарее пивных бутылок, взял две и, ловко вскрыв, разлил по кружкам.

— В общем, ты прав, Вилли, хотя и не во всём, — пробурчал Бисмарк. — Французов мы просто победили, а надо было растереть в пыль. Понимаешь разницу? Боюсь, Франция довольно скоро воспрянет. Ей помогут воспрять. И проклятая Россия поможет, и чёртова Англия. Не забудь про Италию. Им же нужен противовес нашей силе. И через несколько лет нам опять