— Как… у тебя дела? — выдавливаю я, наконец.

— Все хорошо, спасибо, что поинтересовался. Я позвоню тебе двадцать второго.

— Да, — говорю я уже коротким гудкам.

Не позвонит.

Не удивлюсь, если о моем дне рождения вспомнил дядя Игорь, а не она. Казалось бы, как женщина, которая выталкивала ребенка из своей утробы, может такое забыть? Оказывается, не достаточно просто проносить в себе будущего человека девять месяцев, чтобы считаться матерью. Слишком много факторов для этого должно сложиться. У моей матери — не сложилось.

Но пока был жив отец, это не так бросалось в глаза.

Хотя не стоит строить иллюзий, я всегда знал, что она меня не любит. Она вообще никого кроме себя не любила. Даже отца, боготворившего ее всю жизнь. Сколько раз она уходила от него, с громким апломбом хлопая дверью, сколько раз бросала ему в лицо свои измены. Но он всегда все ей прощал, как несмышленому ребенку, забавную проказу. И мне говорил: она создана для любви, земное ей чуждо.

Так он оправдывал свою музу, женщину, которая все ставила выше него. Выше нас. Но я всегда видел ее нутро: законченная эгоистка. Бессердечная сука. Как и все они. По ее вине он так рано ушел.

Стряхиваю с себя остатки вчерашнего опьянения и иду в душ. Холодная вода разогревает кожу и тонизирует организм. Не так уж часто я бухаю, чтобы совсем расклеиться, но утренний разговор, плюс вчерашнее наваждение немного подкосили. И приближающийся юбилей ни черта не радует.

Очередной костюм садится идеальной удавкой, сжимает в тиски "большой босс" и напоминает о маске, которую нужно натянуть на лицо. Из зеркала на меня смотрит хладнокровное чудовище, затянутое в дорогую упаковку. Чудовище, которым мне нравится быть. Никаких чувств и ненужных терзаний. У него все просто и легко, он познал суть жизни и берет от нее только лучшее. Живого человека внутри уже почти нет.

Это заметил даже единственный друг. Бывший друг.

Пять лет назад.

— Ну что, неудачник, какие планы на сегодня? Будешь дрочить в кулачок? — Рус ржет, как дебил, приглаживая свои лощеные волосы в отражении на моей Ауди.

— Да пошел ты. Тебя ещё в первый день отшили, так что сегодня ничего не светит, — выплевываю я, перебрасывая ключи от машины в руках.

Мы стоим на стоянке перед офисом и соревнуемся ещё и в словесной дуэли: кто выведет соперника из строя морально. В остальные дни, свободные от игры, мы с Русом отлично ладим, даже приятельствуем. Но когда начинается соперничество заряженные адреналином от гонки мы переходим к жёстким баталиям. Необходимым нам обоим.

В нашей игре существует всего несколько правил: не вмешиваться в партию другого, действовать строго по очереди, не вставлять сопернику палки в колеса. И сегодня — день Че. Сегодня он занимается девчонкой, а мой удел — отойти в сторону и не мешать, как бы мне не хотелось схватить ее и закончить то, что мы начали вчера.

— Сегодня я повезу ее домой и проявлю чудеса джентльменства, вот увидишь, она поплывет. Такие девчонки ждут принца на белом коне и с удовольствием потом его седлают за парочку красивых жестов, — продолжает хорохориться Рус.

— Ты знаешь, что будет завтра, Че. Так что сегодня можешь даже не рыпаться.

Он знает не все о вчерашнем вечере, но достаточно, чтобы понимать, как далеко я зашел. Жесткий смешок вырывается из меня до того, как я замечаю белокурую головку за спиной Руса. Я замираю, окидывая девчонку взглядом: она выглядит совсем юной и чертовски сексуальной в простом легком платьице и облаком кудрявых волос. Похожа на одуванчик: такая летняя и воздушная. И я не могу оторвать от нее глаз.

Заметив мою реакцию, Че разворачивается и расплывается в пластиковой улыбке. Мерзавец умеет играть хорошего парня.

— Лея! — срывается он с места. — Как твой лоб?

Он поднимает руку и очерчивает висок девушки пальцами. Мне хочется оторвать ему кисти рук и запихнуть их ему в глотку. Это нормальное желание соперника, ревность здесь не при чем. Я просто очень хочу победить.

Смотрю, как Лея отшатывается от его прикосновений и невольно улыбаюсь ее реакции. Значит, я пока лидирую. Она вскидывает свои глаза поверх плеча Руса и смотрит на меня. Ждет моей реакции. Но сегодня не мой день, детка, прости. Я тут же натягиваю хладнокровную маску и делаю вид, что меня не интересует представшая передо мной картина. Солнечные очки помогают скрыть мой блестящий предвкушением победы взгляд.

Я бросаю короткое "до завтра" и, обогнув машину, сажусь в салон. Спустя минуту я выезжаю со стоянки, оставляя парочку в зеркале заднего вида.

Если бы не дурацкие правила игры, сегодня она была бы моей, уверен. Она могла быть моей ещё вчера, если бы я не ступил и не отпустил ее домой.

Вспоминаю, как накрыло меня вчера в машине, когда Лея забралась своими мягкими пальчиками в мои волосы. Как снесло крышу от ее тонкого дрожащего в моих руках тела и неумелых поцелуев. Это какой-то новый вид удовольствия, не испытанный ранее. Она отходит от стандарта девушек, которых мы выбираем обычно: слишком неопытная, слишком простая, слишком бесхитростная. Может поэтому мое тело так на нее реагирует? Обезумел от новизны и чистоты?

Как еще объяснить то помутнение, когда она выскользнула из машины, а я остался сидеть, пришибленный к месту, не способный двигаться ещё минут пять? Я даже не говорю про адский стояк в штанах, который не спадал потом полдороги к дому.

Интересно, как далеко зайдет сегодня Рус? Что она позволит ему?

"Приедешь?" — светится на экране в воскресенье вечером.

"Да" — коротко отвечаю я.

Одеваю любимую футболку с "Розовой пантерой", юбку-солнце и черные кеды. И пускай, выгляжу чуть ли не как школьница в этом наряде, чувствую себя привлекательной. Даже мои волосы сейчас мне нравятся. Ну и что, что торчат в разные стороны под нелепым углом? Ему нравятся!

"Одуванчик" — звучит в голове любимым голосом.

Кидаю в рюкзак сменную одежду, зубную щётку и коробку с подарком и кричу папе, чтобы сегодня меня не ждал.

Тот выходит из своей комнаты и оглядывает меня подозрительным взглядом.

— Опять к Вике?

— Ага, — опускаю взгляд на кеды, прикидывая, перешнуровывать их или и так сойдёт. Но на самом деле просто прячу глаза от всевидящего ока.

— Ага, — вторит мне отец. — Передавай ей привет.

Складывает руки на груди и смотрит на меня таким пронзительным взглядом, что волей-неволей глаза приходится поднять. Совершенно отцовским. Он знает, что я совсем не к Вике собираюсь, но ждет, когда я признаюсь ему сама. А я сама трушу. Пусть пока сохранится иллюзия хорошей девочки. Меньше всего мне хочется отвечать на папины вопросы об Александре. Я и сама на некоторые из них пока не могу ответить.