– Теперь ты расскажи мне про своего отца, – попросил он. Должно быть, настал её черёд говорить. – Я слышал, он Настоятель большой общины в старом монастыре. Язычники зовут его Волком.

– Он не любит, когда его так называют, – аккуратно ответила Женя, не желая рассказывать лишнего. – Двадцать Зим отец живёт по христианским заветам. Отче строг, он не терпит, когда его делу кто-то мешает. Наша земля – на восточном берегу Кривды, а язычники живут через реку, на западе. На нашей стороне есть селения невегласе. Отец хочет, чтобы весь восток от реки до самого Пояса почитал слово Господне. Его не сломить, он крепче каменных стен. При нём Монастырь стал богатой общиной, а прозвище – пусть: прежняя жизнь осталась в тени, когда после крещения он приобщился к Духу Святому. Новая жизнь, открытая перед Господом, изменила его. Одни только недруги за твёрдую руку и дикое прошлое зовут его «Волком».

– Значит, ты не хочешь сказать, отчего пошло его прозвище?

Женя поджала губы, скиталец и так узнал слишком много.

– Пусть так, я не буду неволить. Не рассказывай мне откуда твой отец появился у христиан. Хотя о волках я спросил отнюдь неслучайно. О них мой следующий сказ.

Скиталец вздохнул. Капюшон на его голове осыпало ледяной моросью. Весна боролась с Зимой, марала проталинами белую степь, а Зима отвечала ей стужей. Холода налетали внезапно и в одночасье обращали молодую капель в колкий лёд.

– Я рождён в ночь, когда Явь умирала. Великие холода упали на землю и кошт оседлых и двоедушцев пресёкся. Род ослабел, но в ночь страшного Мора под землёй рождаются дети. Мне не дали имени, потому что прятали от тёмных сил больше, чем от звёздных очей наших Праведных Предков. Тень присно со мною. От шёпота Чёрных Душ охранюсь оберегами, ведуньими наставлениями и Очами Тьмы на лике своём. Я Безымянный, я живу лишь за тем, чтобы великую славу для рода сыскать. И слава моя скрепит дух человечий, и Чёрные Души более ко мне не пристанут. В последний день лета мы в набеги поднимемся, возьмём всё, чтобы Долгую Зиму прожить, но не всякий вернётся. Безымянного привяжут к ярилу, возложат у капища требы и оставят ждать Великого Зверя. У Зимнего Духа шкура серебряная, глаза лунным блеском сияют, на морде чудны́е узоры. Мы вместе сойдём в подземное царство Марены, рука об руку с мёртвыми, Праведными и Глухими. Но не ведомо им об охотнике, единённом со Зверем. Огненная-Река-Смородина, Мост Калиновый, за мостом Черна-Мати стоит с чарой забвения. Она спрятала солнце и не хочет его отдавать Леле-весне. Как в стае охотник бросает вожаку вызов, так и я, Безымянный, брошу вызов Марене. Солнце согреет мой род, новые двоедушицы родятся, посему и я возрожусь вместе с ними. Зимний Зверь освободится и вновь явится к Безымянному в крайний день лета. Но Безымянным буду не я, ибо имя себе заслужил и моя слава безлетна.

Пока сказ звучал, старик рядом тревожно оглядывался на оленей, словно ожидая чего-то дурного из грязно-белой степи. Ему не нравилась история скитальца и особенно то, что он вспомнил её на стоянке. Старик часто фыркал и шевелил беззубым ртом. Когда скиталец умолк, старик, наконец-то, спокойно выдохнул.

– Эту историю я услышал от тех, кто людьми себя не считают, – промолвил скиталец. – Волк для них – это вовсе не прозвище и не тотемный зверь для поклонения. Он – суть их духа. Со своим духом можно бороться, но окончательно его победить – никогда. Две части души либо уживаются вместе, либо грызутся между собой. Иногда берёт верх человеческая душа, иногда Зверь владеет поступками. Но одному от другого не избавится до самой смерти.

Взгляд скитальца потускнел, он погрузился в себя. Кажется, он вспомнил о чём-то очень далёком, может быть перенёсся в тяжёлые дни холодов, когда лето исчислялось всего парой месяцев.

В эту минуту Женя смогла хорошо его разглядеть. Она заметила три заросших бородой шрама на левой щеке. И у её отца были похоже. Должно быть, удивление слишком ярко отразилось на её лице, и скиталец очнулся.

– Хотите спросить меня о чём-то ещё? – заторопилась она, решив, что скиталец собирается уходить.

– Да, перед тем как расстанемся, расскажи мне о своей младшей сестре. Между родными всякое может случиться, порой близкие люди рвут всякие связи. Но сколько бы стен не воздвиглось между родными, семья ближе, чем кажется. Расскажи мне про сестру, она ведь дни считает всякий раз до твоего возвращения.

– Боюсь за неё, – честно призналась Женя. Она почти уверилась, что перед ней не случайный встречный. – Здоровьем слаба, ласки ищет, ко всякому теплу тянется, последняя среди подружек во всей христианской общине. В лазарете больным помогает, о немощных молится. Иногда приходит домой такая счастливая, прямо сияет! Но отчего – не сознаётся. Раньше доверяла мне тайны, теперь больше молчит. Отдалились мы с ней из-за разъездов.

– Сестру не оставляй, – скиталец наклонился, словно желая ближе заглянуть в глаза Жени. С головы у него сполз капюшон. Она смотрела на сильно потёртого жизнью бродягу и её охватило неприятно чувство, словно доверилась не тому. – Вполне может статься, что сама попросишь у младшей сестры совета.

– У Дашутки? – невольно улыбнулась Женя, но немедленно спохватилась. Имени сестры называть она не хотела. Бродяга выпытал слишком много и теперь казался ей простым шарлатаном.

Скиталец словно не слышал её и шевелил проволокой головёшки в костре.

– У меня остался последний сказ для тебя. Платой за него станет последний вопрос о тебе.

– Недостаточно ли я вам ещё рассказала? – Женя злилась, в первую очередь на себя. Надо же было представить, что посреди голой степи ей