Баллада закончилась. Прозвучала последняя бархатная нота, но Мик продолжал пристально глядеть ей прямо в глаза.

Сайленс прокашлялась, глотая комок в горле.

– Что с Мэри? – спросила она хриплым голосом.

Мик тряхнул головой, словно тоже пробуждаясь ото сна, и посмотрел на девочку.

– Мне кажется, она заснула. Во всяком случае больше меня не изводит.

Сайленс широко улыбнулась и чуть не запрыгала на месте от радости:

– Она тебя изводила? Да это просто чудесно!

Мик хмуро глянул на нее:

– Значит, вот чему ты учишь ребенка? Ненавидеть отца?

– О нет, – торопливо произнесла Сайленс. Неужели он решил, что Мэри Дарлинг капризничала специально, чтобы позлить его? Какая глупость! – Просто все это время она была такой вялой и неподвижной. Раз у нее появились силы изводить взрослых, значит, наша малышка поправляется.

– Ага. – Мик глянул вниз на малышку. Его взгляд можно было назвать почти нежным. – Ну, пусть тогда орет что есть мочи, я буду этому только рад.

– И я тоже.

Сайленс подошла к нему и осторожно взяла спящую девочку. Мэри Дарлинг что-то пробормотала, а потом прижалась к ее теплой груди. Да, щечки у нее были розовые, но не ярко-малиновые, и маленькое тельце не пылало жаром. Сайленс чуть не заплакала от счастья, шепча благодарные молитвы Богу.

– Лучше уж пусть ребенок шумит, чем лежит без движения, – сказала она, поднимая взгляд и улыбаясь Мику.

– Да, – согласился пират, – теперь я тебя понимаю.

Он взял с кровати рубашку и надел ее, но заправлять не стал. В его глазах появилось какое-то новое выражение, и Сайленс смущенно опустила голову. Больше ее ничто не держало в комнате Мика, но почему-то она не хотела уходить.

– У тебя красивый голос, – наконец произнесла Сайленс.

– Правда? – недоверчиво фыркнул пират.

Сайленс глянула на Мика, удивляясь его пренебрежительному тону.

– Конечно! – воскликнула она. – Странно, что ты этого не знаешь.

– Ну да. – Мик поморщился. – В детстве я много пел на улице, чтобы заработать на хлеб. – Поймав ее вопросительный взгляд, он продолжил: – Когда у нас становилось совсем пусто в доме, мама брала меня с собой и шла на улицу. Там она клала перед нами платок на мостовую, и мы вместе пели, а люди кидали нам медяки. А петь приходилось очень долго – порой целый день. Зато было что поесть на ужин.

У Сайленс сжалось сердце. Мик говорил об этом легко, даже с бравадой. Однако она теперь знала его гордый характер и представляла, как ему было больно и унизительно просить деньги на улице.

– Сколько тебе было лет?

– Точно не помню, – задумчиво ответил он. – Но это одно из моих первых воспоминаний детства – как я сидел на том углу, а была зима и дул ледяной ветер.

– О боже, это ужасно, – сочувственно проговорила Сайленс.

Мик глянул на нее со злобной иронией и произнес:

– Ну что ты, у меня бывали дни и похуже.

Она закусила губу. Действительно, в Сент-Джайлзе деньги никому просто так не давались. Бедняки приезжали в Лондон отовсюду: из далеких и близких деревень, из Шотландии, Ирландии и даже из далеких европейских стран. Рабочих рук было слишком много, а мест, где платили деньги, – мало. Так что все вертелись, как могли. Сайленс видела толпы женщин, которые возвращались после позорной ночной работы. И таким способом кормились не только женщины, но и дети, причем среди них попадались и мальчики.

Сайленс глянула на Мика из-под опущенных ресниц. Его не зря называли Красавчиком: у него были темные большие глаза, чувственный рот, густые волосы цвета воронова крыла. Несомненно, в детстве он был очень милым мальчиком.

Слишком милым для такого места, как Сент-Джайлз.

– Ты ведь ирландец, да? – спросила Сайленс, но тут же пожалела об этом. Ирландцев в Лондоне было огромное количество, и местные их презирали.

Мик улыбнулся, и на щеках у него появились ямочки.

– Да, моя мама приплыла сюда из Ирландии, чтобы найти работу. На родине было совсем плохо. Ее мать овдовела и осталась одна с десятью детьми на руках. Во всяком случае так она мне рассказывала, потому что я с ирландской родней никогда не встречался. – Мик наклонился и взял со спинки стула рубашку. – Готов поспорить, твоя семья совсем другая.

– Да, – кивнула Сайленс. – Предки моего отца – все коренные лондонцы, а вот родня матери – из Дорсета. Они до сих пор там живут, только я редко их вижу.

– Я знаю, что у тебя есть сестра и брат.

– На самом деле две сестры и три брата, – с улыбкой поправила его Сайленс. – И я из них самая младшая. Самая старшая сестра, Верити, после смерти мамы вырастила меня и Темперанс, а когда умер отец, его дело унаследовал Конкорд. У них обоих есть семьи. Моего среднего брата зовут Аса, но я мало что о нем знаю. Он у нас, как говорится, «паршивая овца». Темперанс раньше управляла нашим сиротским приютом, а потом вышла замуж за лорда Кира. Ну, а Уинтера ты видел сам. Кстати, он мне ближе всех по возрасту.

Сайленс резко остановилась. Наверное, столь подробное повествование о родственниках выглядело очень глупо со стороны.

Ей пришло в голову, что, хоть она и не обладала такими несметными богатствами, как Мик, у нее было нечто гораздо более ценное – большая дружная и приличная семья. Хотя стоит признать, что в своем мире воров и попрошаек он добился очень многого. Подняться из самых низов и стать королем ночного Сент-Джайлза мог только исключительно умный и хитрый человек.

– У тебя было счастливое детство. – Мик произнес фразу утвердительно, но по его тону Сайленс чувствовала, что он не вполне понимал, как детство может быть счастливым. Боже правый, что же пришлось вытерпеть маленькому мальчику Мику О’Коннору?

– Да, – просто ответила она. – Отец воспитывал нас в строгости, но он любил всех детей и сделал все возможное, чтобы мы получили хорошее образование. Наша семья была небогата, но в еде и одежде мы никогда не нуждались.

– Значит, твой отец умел зарабатывать деньги, – кивнув, произнес Мик.

– Ты расскажешь о своей семье? – нерешительно спросила Сайленс. – Чем занималась твоя мама, когда переехала в Лондон?

– Я слышал, что до моего рождения она работала пряхой.

– А потом?

Мик устремил на нее холодный, лишенный каких бы то ни было эмоций взгляд и спокойно произнес:

– А потом она встретила монстра.

Сайленс накрыла головку Мэри Дарлинг рукой, словно пытаясь защитить ее от страшных слов Мика. Что же это был за человек, если даже самый безжалостный пират на Темзе называл его чудовищем?

Красивое лицо Мика исказилось ужасной гримасой боли и ужаса.

– Этот монстр будто заколдовал мать. Он умел красиво говорить и знал, как прятать свое злобное нутро. Он, как жирный паук, все плел вокруг нее паутину лжи, и вскоре она уже не могла из нее выбраться. Она полностью подчинилась ему и в конце стала смотреть на мир его черными глазами и вести себя так, будто всегда слышала в голове его голос. У этого чудовища была винокурня, и мама помогала ему гнать джин. Когда денег становилось мало, он заставлял ее идти на улицу и продавать себя мужчинам, а утром забирал все до последнего медяка. Иногда монстр гнал ее туда просто из прихоти, чтобы показать, кто главный в доме, и мама всегда подчинялась ему, настолько крепко он держал ее за горло. Это было словно наваждение.