до индейцев и, вероятно, в те же времена, когда процветали мексиканские ацтеки.

На месте одного из этих курганов — оперный театр «Pike's Opera House» — великолепное здание, возведенное за 500 000 долларов одним винокуром из Цинциннати, который за 15 лет до того не смог получить кредит для того, чтобы выпустить первую партию из нескольких бочек виски. Это один из лучших театров в мире, но место, на котором он возведен, еще интереснее. В скольких еще не написанных исторических трудах сказано, что здесь, где сегодня находится храм искусства и моды, когда-то очень давно стоял пост, с которого индейские часовые наблюдали за «черной и кровавой землей» противоположного берега реки, а еще раньше — алтарь, на котором шаманы полуварварской расы совершали мистические обряды, чтобы умилостивить своих языческих богов!

Цинциннати возник благодаря женщине. Его основатель не была ни плотником, ни торговцем, а просто искателем и покорителем женских сердец. Семьдесят лет назад Колумбия, Норт-Бенд и Цинциннати — все самые красивые города — были соперниками, каждый из которых стремился стать столицей Запада. Колумбия была самым большим из них, Норт-Бенд — наиболее благоприятно расположен, а Цинциннати — самый перспективный из всех.

И армейскому офицеру, посланному для создания военного поста для защиты приграничных поселенцев от индейцев, было крайне необходимо выполнить это задание. Очарованный прелестями темноглазой красавицы — жены одного из поселенцев из Норт-Бенда — он решил, что останется здесь и устроил здесь свой штаб. Ее муж, не обращая внимания на ухаживания офицера, уехал в Цинциннати и поселился там — таким образом, как он предполагал, он избавил свою жену от искушения.

И, подобно Марку Антонию, отбросившему все ради губ Клеопатры, этот смиренный сын Марса также счел, что стратегические преимущества Норт-Бенда — ничто по сравнению с глазами его возлюбленной. Он немедленно последовал в Цинциннати, и в пределах городской черты построил Форт-Вашингтон. То, что пост находился столь близко, решил все вопросы — в истории Запада повсюду случались точно такие же истории. Теперь Цинциннати — самый крупный город континента. Колумбия — небольшая деревня, а Норт-Бенд — отличная ферма.

В архитектурном отношении Цинциннати превосходит всех своих западных соперников и очень быстро становится красивее даже самых красивых приморских городов. Некоторые из его кварталов уникальны и ничего в Америке похожего нигде нет. Несколько потрясающих общественных зданий, но его самые прекрасные здания построены частными предпринимателями. Цинциннатец очень экспансивен. Узкие кварталы невыносимо мучают его, он способен жить в коттедже, а своим бизнесом заниматься во дворце. Небольшой кирпичный дом — это вечный кошмар его жизни, а дом из естественного дикого камня — его вечная мечта.

Из Queen City я отправился в Луисвилл. Поскольку все другие пути на Юг были перекрыты, оттуда железной дорогой можно было без труда попасть в Нэшвилл.

Кентукки был полон противоречий. Измена и Лояльность буквально толкались и пихали друг друга, пребывая в такой странной близости. Если сидя за завтраком, кто-нибудь поднимал глаза от прибывшей 48 часов назад нью-йоркской газеты, он мог заметить, что его ближайший сосед просматривает «The Charleston Mercury». «The Louisville Courier» призывала народ восстать против Правительства. «The Journal», редакция которого находилась буквально по ту сторону улицы, советовал юнионистам вооружаться и объявлял, что любой из них, кто желает приобрести первоклассный револьвер, сможет узнать обо всех его достоинствах у главного редактора. На телеграфном пункте лояльный агент «Associated Press», в процессе подготовки сообщений для Севера, мирно болтал с сецессионистом, который в тот момент приправлял свои новости особо приятными для южного уха приправами. С улицы доносилась громкая речь какого-то юниониста, который выступал за повешение губернатора Магоффина и заявлял, что если он и его друзья-изменники хотят драки, они утонут в собственной крови. И в тот же момент мимо, пошатываясь, проплелся какой-то пьяный с громкими криками: «Ур-ра Джеффу Дэвису!»

А вот несколько бледных и длинноволосых молодых людей — прямо сейчас мятежники отправляют их на Юг. А рядом — отряд жилистых и мускулистых горцев Кентукки и Восточного Теннесси решительно марширует к реке, чтобы присоединиться к лоялистам у Индианы. Два или три гвардейца штата (Сецессия) с ружьями на плечах шагают прямо за тремя гвардейцами Союза — и тоже вооруженными. Просто удивительно, что при таком количестве «горящих фитилей», этот «пороховой склад» — Кентукки — еще не взлетел на воздух.

Несмотря на то, что сецессионистов было очень много, в лояльном и преданном Луисвилле повсюду развевались национальные флаги. Тем не менее, несмотря на то, что люди на клочки порвали появившееся в чьем-то окне знамя Сецессии, они были очень терпимы к мятежникам, которые открыто набирали желающих в свою армию. Представьте себе человека кричащего ура президенту Линкольну и рекламу Федеральной рекрутинговой конторы в любом из городов Конфедерации!

«Истинный губернатор Кентукки, — писала южная газета, — не Берия Магоффин, а Джордж Д. Прентис». Несмотря на свой «нейтралитет», который какое-то время угрожал дотянуть до Страшного Суда, м-р Прентис был шипом во вражеском стане. Его сильное влияние через «The Louisville Journal», ощущалось на территории всего штата.

Посетив его редакционные комнаты, я видел, как стоя возле ужасающей своими размерами кучи разных бумаг, он диктовал текст своей статьи. Много лет назад паралич отнял у него правую руку и вынудил его прибегнуть к помощи секретаря.

Его маленькое округлое лицо обрамлено чуть тронутыми сединой темными волосами, но глаза его блестели так же, как и в молодости, и его речь сверкала такой непринужденностью и остроумием, что он стал самым знаменитым газетчиком в мире. Говорил он тихо и спокойно. В течение девяти месяцев года он работал больше, чем какой-либо иной гражданин штата, очень часто он просиживал за своим столом двенадцать часов подряд, готовя две или три колонки для утреннего номера.

В то время юнионисты Кентукки, выступая только за «нейтралитет», не осмеливались призывать к открытой и бескомпромиссной поддержке Правительства. Когда президент Линкольн впервые воззвал к войскам, «The Journal» осудил его обращение в формулировках, почти достойных «The Charleston Mercury», выразив свое «невероятное изумление и негодование». Кентуккийцы, естественно, подверглись очень суровой критике. Мистер Прентис сказал мне:

— Вы там нас на Севере, не понимаете. Мы так же за Союз, как и вы. Те из нас, кто молятся, молятся за него, те из нас, кто сражается, будут сражаться за него. Но мы лучше наем наших людей. Они требуют очень тонкого обращения. Просто доверьтесь нам и оставьте нас в покое, и вы увидите, как мы постепенно выйдем на верный путь.

Состоявшиеся спустя несколько недель