не могу понять, где я нахожусь. Совершенно все здесь кажется незнакомым, новым и странным. Странные полупозрачные стены, через которые пробивается свет. Легкие деревянные стелажи, с расставленными на них резными фигурками зверей. Колокольчики, подвешенные возле окна, которые тревожит легкий ветерок, пробивающийся сквозь неплотно закрытые створки.

Напрягаю память и пытаюсь вспомнить хоть что-то, но даже имени своего я не знаю. Как я здесь оказалась, кто я и почему я ничего не помню?

Сажусь на невысокой кровати. Свет яркого солнца рисует в комнате, где я спала, причудливые узоры, проходя через разрисованную то ли ткань, то ли бумагу, которой обклеены стены жилища.

Стоит мне сесть, я тут же жалею об этом. От этого простого, казалось бы, движения, голову начинает сдавливать сильнейшая боль, волнами расходящаяся от затылка. Поднимаю руку и пытаюсь потрогать голову, но тут же отдергиваю пальцы, поняв, что на голове у меня серьезная рана.

Тут воспоминания об охотниках на собачьей упряжке, о зеленоглазом Иосе, который рассказывал мне о своей жене и об имени, которое было последним, что я произнесла перед тем, как потерять сознание, плавно, одно за другим, постепенно всплывают в голове.

Я помню и пустыню, и адскую боль, и песню Иоса, что он пел, будучи уверенным, что я с минуты на минуту умру.

— Тайдел, — шепчу я непослушными губами. Втт что за имя я сказала тогда.

Я опускаю глаза вниз и вижу камень, висящий на кожаном шнурке. Небесно голубой камушек, тускло отражает свет и я чувствую, как один взгляд на него, пусть и немного, но успокаивает пульсирующую в голове боль.

Я заменил цепь на кожу, — вдруг слышу я мягкий голос и вздрагиваю. Похоже я так сильно сосредоточилась на том, чего помню и чего не помню, что даже не заметила, как Иос вошел в комнату.

— Не пугайся, — говорит Иос с улыбкой. — Я принес тебе ягод. Только что собрал, свежий урожай. В столице за такую диковину богачи отдали бы целое состояние. Но ягода быстро портится, так что им приходится довольствоваться сушеными плодами. Только побывав здесь, в горах, можно узнать настоящий вкус горных ягод.

— Спасибо, — говорю я, принимая из его рук чашку, наполненную темными ягодами.

— Ну же, смелее, мне интересно, что ты скажешь, — говорит он нетерпеливо, и садится на небольшой стул, свитый из тонких прутьев, стул скрипит под его явно немалым весом, но похоже, даже не собирается ломаться. —таких горных ягод ты за тысячу километров не попробуешь, сколько ни ищи.

Я даже не замечаю, как мгновенно съедаю одну ягоду за другой, слушая тихий и глубокий голос Иоса. Он рассказывает что-то о том, как тяжело вырастить эти ягоды здесь, где почти нет воды и с какими трудностями он сталкивается.

— Твои труды явно стоят того, — говорю я, чувствуя, что каждая из съеденных мною сочных ягод словно бы наполняет меня силами, которых, еще минуту назад, казалось не осталось совсем. — Я, кажется, не ела в жизни ничего слаще.

В голове возникают воспоминания о похожем вкусе, но я не могу вспомнить когда и где я могла есть что-то подобное.

Он улыбается, явно польщенный моей похвалой и забирает из моих рук опустевшую глиняную чашку с неровными краями.

— Я рад, что тебе наконец-то стало лучше, — говорит он, осматривая мою голову. — Рана уже совсем затянулась, скоро ты будешь совсем как новенькая. Но вставать тебе пока не стоит, боюсь, ты еще слишком слаба.

Я и без его слов это понимаю. Едва я пытаюсь встать на ноги, голова тут же начинает кружиться и я без сил валюсь на подушку, наблюдая за тем, как весь мир вокруг меня кружится, словно бешеная карусель.

— Сколько я так уже лежу? — спрашиваю я.

— Две недели.

— Две недели я лежала здесь?!

— Ты приходила в сознанье лишь на краткие минуты и снова погружалась в забытье. Я бы сказал, что ты идешь на поправку удивительно быстро.

— Две недели, не могу поверить!

От его слов меня почему-то начинает бить тревожная дрожь. Я напрягаю память, пытаясь вспомнить что-то, что-то очень важное. Но оно ускользает от меня. Мне кажется, что вот вот и я ухвачу мысль за торчащий хвост, но нет, это всего лишь иллюзия и в следующее мгновение призрак воспоминания исчезает без следа.

— Я не могу ничего вспомнить, — говорю я с досадой. — Вся моя память, словно взволнованный пчелиный улей. Воспоминания летают туда сюда, и я не в силах поймать ни одного.

— Тебе это и не нужно, — мягко говорит Иос, — все, что ты должна делать сейчас — это отдыхать и набираться сил. Тебе не о чем волноваться. Ты в полной безопасности. Вот, это должно немного смягчить твою боль.

Он кладет мне на лоб холодную влажную тряпицу, отчего боль в голове и вправду становится значительно слабее, она перестает яростно пульсировать, оставаясь где-то в глубине, почти никак не напоминая о себе.

— И все две недели ты заботился обо мне? — спрашиваю я, чувствуя, что сейчас в шаге от того, чтобы расплакаться от чувства благодарности к этому человеку.

— Ну, что же мне было еще делатЬ? — с улыбкой спрашивает он, — я ужасно рад, что мне не пришлось тебя хоронить, как я изначально планировал. То, что ты выжила — настоящее чудо.

— Чудо, — повторяю я, словно эхо и прикрываю глаза. — Чудо, что ты встретился на моем пути.

Когда я закрываю глаза, я начинаю ярче ощущать золотые нити, расходящиеся по всему моему телу от живота. Я не знаю, что это такое, но чувствую, что благодаря этому я еще жива.

Чудо.

Я слышу мягкие шаги Иоса, который собирается выйти из комнаты, оставив меня отдыхать наедине.

— Иос, — говорю я, открывая глаза и глядя на этого мужчину с благодарностью.

Он уже нагибается, чтобы выходя наружу не удариться о низкую притолоку и бросает