– Может, там и сценарии утренников имеются? – в шутку спросил Дмитрий Николаевич, хотя в душе шевельнулась робкая надежда на чудо. Может, его предшественники решили задачу проще и изящней, чем он? Дело за малым – найти чужой сценарий и выдать за свой.

– Вполне возможно. Там очень много материалов осталось от старых преподавателей, пионервожатых, завучей и все такое.

– Ольга Николаевна, не сочтите за навязчивость, но вы не будете против, если я туда загляну? Обязуюсь обращаться со всем аккуратно и трепетно. Вы же меня знаете.

– Сейчас?! – оторопела библиотекарь.

– Я вас не задержу – только погляжу, что там есть, и все.

– Ну вы, Дмитрий Николаевич, и авантюрист!

Маркова явно все еще сомневалась, но, видимо, и ей любопытство было не чуждо.

– С новогодним праздником совсем напряг? – понимающе улыбнулась она, подыскивая повод, чтобы согласиться.

– Не то чтобы совсем. Концепция у меня есть, даже кое-какие наброски сегодня сделали с одним из старшеклассников, но как-то все не так и не то. А хочется сделать что-то оригинальное, стоящее.

– Ну да. Если уж берешься, то делай хорошо… Ладно. Сейчас ломик принесу. Там за шкафом дверь, но она не запирается, кажется. Так что ключ искать не нужно. Только обещайте, что будете аккуратным.

– Честное пионерское! – отдал салют Инюшкин.

– Иногда вы такой мальчишка, Дмитрий Николаевич, – засмеялась Маркова.

Через несколько минут тяжеленный шкаф был с трудом отодвинут, и учитель протиснулся в небольшую каморку, где царил полный мрак, пахло пылью и плесенью. Потолок был низкий, поэтому пришлось опуститься на четвереньки.

«Как в склепе, – мелькнула крайне неприятная мысль. – Надо бы выбираться отсюда! Эх, сидел бы лучше в бункере!»

Но бежать было бы позорно перед библиотекаршей. Лучше бы помалкивал насчет помощи – а сейчас поздно.

Инюшкин сцепил зубы и пополз дальше по каким-то мерзким тряпкам и ворохам бумаги, напоминающим мертвые тела каких-то отвратительных существ.

«Что за бред, какие тела?! Это просто свалка старых бумаг!»

Посветив себе фонариком на мобильнике, он осмотрелся. Кругом валялись старые мешки, набитые бумагой, заваленные горами отдельных листов, подшивок, книг и папок. Стопки, перевязанные бечевками, лежали на полу друг на друге.

Быстро пробегая взглядом по корешкам, на которых еще можно было что-то прочесть, Инюшкин наткнулся на надпись «Сценарий новогодней елки» и чуть не сел от удивления. По правде говоря, такой удачи он не ожидал, но, похоже, судьба решила сделать учителю подарок. Может, он все же выбрал правильный путь? Пусть и не из золотых кирпичей.

Дмитрий Николаевич извлек папку со всеми возможными предосторожностями, но все равно закашлялся от облака едкой бумажной пыли. Выйдя из кладовки на свет, он осторожно раскрыл находку и прочел заглавие на основательно пожелтевшем титульном листе – «Дневник практики студентки Пензенского учительского училища Инессы Октябревой». Перевернув еще пару листов, Инюшкин захлопнул папку, сдул с нее остатки пыли и впервые за последние месяцы по-настоящему улыбнулся.

Кое-как расшвыряв мешки, Инюшкин сослался на срочные дела, вернулся в бункер и открыл найденную папку. На него пахнуло спертым запахом мокрой бумаги, и сердце вдруг забилось как-то особенно сильно.

Появилось странное ощущение покалывания в пальцах – словно их стало сводить от холода.

Сохранившиеся листы оказались чем-то вроде дневника студентки-практикантки и были подписаны Инессой Октябревой. Никакой особенной системы там не было, действительно это больше походило на дневник, чем на рабочие записи.

Точные даты не указывались, но по содержанию и пылу становилось понятно, что написано все это где-то в тридцатые годы. «Почти сто лет прошло», – подумал Дмитрий Николаевич, откладывая очередную страницу.

Инессу Октябреву на самом деле звали Ирина Попова, но обычное имя владелице явно было не по вкусу, и она именовала себя Инессой – в честь «товарища Арманд». Ну а насчет фамилии было все понятно. Мысли пылкой и по нынешним меркам очень наивной девушки вызывали улыбку и даже какие-то теплые чувства. Чтение ее заметок затягивало словно прикосновение к живой истории. Ведь Инесса не была персонажем книги или фильма, она жила по-настоящему, дышала, участвовала в событиях, которые сегодня вызывали столько противоречивых точек зрения.

28 октября.

Как здорово будет, когда коммунизм наконец-то наступит во всем мире и великие заветы товарища Ленина и товарища Сталина принесут счастье всем угнетенным народам, – писала девушка после политинформации, на которой она с детьми разбирала новости советских газет, посвященные капиталистическим державам. – Правильно Маяковский писал: «день твой последний приходит, буржуй». Скоро все эти злопыхатели на своей шкуре ощутят, что народный гнев – страшное оружие, которое сметет их толстые зады с тронов, стоящих на натруженных хребтах крестьян и рабочих. Иногда читаю передовицу – и просто оторопь берет: как еще рабочие и крестьяне в буржуазных странах это терпят. Я бы, честное комсомольское, не смогла!

Цитата вызвала у Дмитрия Николаевича невольную улыбку – неужели когда-то люди верили во все это и действительно хотели построить на всей земле рабоче-крестьянское государство? Конечно, идея коммунистического общества сама по себе прекрасна, но насаждать ее силой… В общем-то, теперь уже все знают, к чему это приводит.

Читая дальше, Инюшкин стал пропускать пролетарские лозунги, которыми пестрел дневник Октябревой. Что ни говори, а мозги в Советском Союзе промывали знатно – граждане не просто подчинялись – они от души верили, что без коммунизма мир погибнет.

21 ноября.

Эх и холода настали! Как ни топить печку, классы не прогреваются. Мы с ребятами работаем карандашами: акварелью или гуашью писать невозможно, все замерзает. Сегодня рисовали красных богатырей, наших доблестных героев: Чапая, Буденного, Ворошилова, Олеко Дундича, Лазо, Железняка, Щорса. Как у них горят глаза! Я поневоле думаю – какие же они счастливые!

Инюшкин грустно вздохнул на этих строках. Да, такого счастья и врагу не пожелаешь.

25 ноября.

Сашка Кочанков сказал, что его бабка заказала в Спасском соборе молебен святому Прокопию, чтобы прошли морозы, и спросил, что делать. С одной стороны – чепуха это, а с другой – а вдруг поможет, пока все от холода не околели! Так прямо и сказал: околели. Смешные они! Я объяснила, что никакого Прокопия нет и не было, и привела стихи Маяковского:

Скоро сровняем с землей все церкви и тюрьмы – и тогда не будет таких вопросов у наших пионеров. Начнется новая, правильная жизнь!