В дороге узнавала о разных неприятностях (если это возможно было так называть!). В южной Польше загуляла чума. Прусский король насилиями всевозможными вербовал в рекруты польских крестьян. В Польской Украйне бунтовали мужики, они исповедовали греко-восточную ортодоксию и ненавидели своих господ-католиков. Но, впрочем, не это было самым важным, а то, что мужики истомились от притеснений, которые им чинили… Она боялась, пожалуй. На почтовых станциях меняли лошадей. Однажды спросила, где возможно купить пистолет. Пару пистолетов продал ей усатый немолодой шляхтич. Они встали на конном дворе. Она выстрелила в столб коновязи. Усач подивился ее умению обращаться с оружием. Она заметила, как поглядывает на нее этот человек. Она поняла, что он пытается угадать, кто же эта дама, такая юная и странная. Наконец он с некоторой робостью спросил, не татарская ли она княжна. Она едва сдержалась, еще немного и вздрогнула бы приметно. Но сдержалась. Все же он что-то приметил: странную напряженную сдержанность и, быть может, легкое покраснение щек. Более ничего не сказал. Наверное, подумал, что его догадка верна; решил, наверное, что она бежит из семьи. Более всего она опасалась, что кто-нибудь припомнит истинную княжну Ассанчуковну, или объявятся родственники княжны и обман разоблачат…

Она узнала о новой конфедерации, шляхта вновь объединялась в военный союз. Она уже слышала, знала о Баре. Да все знали, что Барская конфедерация имеет своей целью противодействовать Российской империи; окончательно, в свою очередь, нацеленной на подчинение Польши. Конфедераты противопоставляли себя партии короля, являвшейся также и партией России…

Но ей-то какое до всего этого было дело! Она хотела, стремилась пройти даже и не мимо, а сквозь все это, как лезвию ножа возможно пройти сквозь воду… Она купила несколько сырсаковых поясов, понимая, что ей такие пояса нравятся, потому что ей купил Михал… уже казалось, что давно, когда-то купил… Подумала, что хорошо бы заняться верховой ездой и стрельбой в цель… Да, это было бы хорошо: обосноваться где-нибудь, нанять особняк, слуг, ездить верхом, стрелять по мишени… Хорошо…

В Варшаве она решила не останавливаться в дорогом аристократическом месте – в «Отеле под Белым орлом». Все-таки не стоило бросать деньги на ветер. Вообще не стоило задерживаться в Варшаве. Она не знала, в городе ли чета Франк, но в любом случае не стоило задерживаться в Варшаве. Она отлично пообедала жарким и флячками в хорошем старомястинском[35]трактире. Наняла другого кучера, сменила лошадей. Она торопилась…

Карета ехала. Кучер то ослаблял, то натягивал вожжи. Из Вены в Берн… Она старалась не задумываться о будущем. Надо было думать о паспорте, да, о паспорте. Хотя в глубине души она понимала, что наличие паспорта, нового паспорта, ничего, в сущности, не изменит в ее жизни…

В Вене она также не решилась задерживаться. Странная робость овладела ею. До Швейцарии было весьма далеко. Решила ехать в Баден, сама не знала, зачем. Но до Бадена доехать в тот день не удалось. Разразилась гроза, потоки воды едва не уносили карету. Елизавета тотчас вспомнила тот вечер… да, вечер?.. когда она стала принадлежать Михалу… Принадлежать… Она ведь все равно принадлежала ему, даже когда он покинул ее, даже когда они были надолго разлучены… Они все равно принадлежали друг другу…

Пришлось остановиться в деревне на постоялом дворе. Здесь, в общем зале, горел огонь в камине, было тепло. Теперь уже ее имущество уложено было в два сундука. Она ведь все более и более привыкала быть путешественницей. В зале оказалось довольно много народа. Молодая дама в хорошем дорожном платье сушила у камина детскую одежду двоих своих маленьких детей. Елизавета сказала хозяину, что возьмет комнату. Но прежде она должна была немного обсохнуть у того же камина. Она велела, чтобы ее сундуки отнесли в комнату. Снаружи погромыхивал гром и отчетливо слышался громкий шум дождя. Елизавета успела промокнуть, покамест бежала из кареты в дом. Она распустила волосы по плечам, волосы были мокрые. Впрочем, промокли все в зале, все были небрежны в одежде. Никто не обратил внимания на новоприбывшую…

Подниматься в комнату не хотелось. Конечно же, в комнате было слишком прохладно. А здесь, в зале, было тепло, но ощущалась сырость, потому что от одежды подымался парок…

Затем к постоялому двору подъехала новая берлина, то ли совсем недавно сделанная, то ли как следует подновленная искусным каретным мастером. Прошла, не останавливаясь, женщина, шла уверенно, ей уступали, давали дорогу. Капюшон синего плотно-шелкового плаща соскользнул на спину. Эта новоприбывшая вовсе не была красива, и даже возможно было бы сказать, что наоборот, она дурна собой. Но она невольно привлекала внимание и ее некрасивость вдруг представлялась обаятельной. Волосы ее, простоватого мышиного цвета, уложены были в самую простую прическу и сколоты на затылке простой серебряной булавкой. Новая гостья постоялого двора улыбалась так открыто, словно бы и не думала о своих кривых и гниловатых зубах, о подбородке, скошенном и слишком маленьком. Ее худенькое личико сказочной мышки могло показаться будто приклеенным к этому подбородку и оттого длинноватым… Некрасивая прелестница улыбалась так широко, во весь рот, будто скалилась…

Никто не спешил уходить из общей залы, расходиться по комнатам, где так прохладно, то есть холодно, в сущности… Женщины и дети толпились у камина, улыбались, смеялись, шутили… Мужчины галантно теснились поодаль. Хозяин спросил, обращаясь к гостям, не накрыть ли стол в большой столовой. Все наперебой выразили согласие.

Спустя полчаса длинный дощатый стол уже был накрыт двумя скатертями и уставлен блюдами, тарелками и графинами с вином. Постояльцы весело разместились, передавая друг другу кушанья. Елизавета поглядывала украдкой на странную пришелицу. Та была уже без плаща и стало видно, что она и сложена в достаточной степени скверно. Она не была толстой, но не было и намека на талию. Но все эти недостатки не касались ее. Смеялась, скалила весело зубы, лицо будто искрилось игривым весельем. Уже громко говорила с одним из мужчин по-французски. Уже кто-то из мужчин обращался к ней, называя: «мадам де Турнемир». Елизавета же просто-напросто развлекала себя, разглядывая эту мадам де Турнемир…

Веселый и непринужденный обед подходил к концу, когда хозяин вошел в сопровождении двух чиновников и нескольких полицейских и с некоторым смущением объявил о непременной проверке паспортов. В столовой произошло шумное движение, шарканье, отодвиганье стульев, быстрый шум голосов… Вскоре все приготовили паспорта. Ко всеобщему удовольствию было сказано, что багаж досматривать не будут! Улыбчивая мадам де Турнемир приказала невесть откуда взявшейся своей горничной принести паспорт. Девушка выскочила в коридор и побежала вверх по лестнице. Елизавета медленно поднялась и также отправилась наверх. Теперь она ощущала, почти телесно, как ее провожают взглядами. Она понимала, почему. Потому что у нее не было горничной!..

Чиновник вертел в руках ее паспорт. Ей уже казалось, что ее заподозрили… Она спокойно молчала, выглядела даже и слишком равнодушной. Но чувствовала, что еще немного – и она выдаст себя, свою тревогу, каким-нибудь нетерпеливым жестом, или вдруг поторопит чиновника оброненными неосторожно словами… Звонкий женский голос, звучание этого голоса отдалось в ушах невнятным эхом. Но уже спустя мгновение Елизавета все поняла!.. Мадам де Турнемир звонко и весело спрашивала чиновника, чего же он хочет от ее подруги…