Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А скажите вы мне, Михаил Петрович, где вы вчера были примерно так с четырех до пяти часов? — перешел он, наконец, к наиболее интересующей его теме.
— Так здесь, где ж еще? — удивился Сударушкин. — Движок перебирал, — кивнул он в сторону большого стола, на котором громоздился какой-то жуткий агрегат.
С непрофессиональной точки зрения Олега, на мотор эта груда железа походила мало, но ни спорить, ни уточнять он не стал. Он задал следующий вопрос, постепенно подходя к самому главному:
— Вы не помните, кому звонили в этот промежуток времени?
— Никому я не звонил, — еще больше удивился слесарь. — У меня руки по локоть в масле, какие звонки? Да и не люблю я этого, по пустякам отвлекаться. Даже жену отучил на работу мне звонить. Я вообще телефон в раздевалке оставляю, а уж потом после работы все пропущенные звонки смотрю. Мои все привыкли — или сообщения шлют, или ждут, когда перезвоню.
— По-о-ня-я-тно, — протянул Олег. — А раздевалка у вас где?
— А вон дверцу справа от входа видите? Там у нас и туалет, и душ, и раздевалка. И даже кухня маленькая есть.
— Вы позволите взглянуть? — Не дожидаясь ответа, Котов двинулся к указанной дверце.
Сударушкин пожал плечами и заторопился следом.
— Вот, — он распахнул тонкую дощатую дверь, — тесновато, конечно, но мы редко когда все вместе сюда набиваемся.
— Тесновато, — согласился Котов, оглядываясь.
Еще две, тоже тонких, но уже пластиковых двери — одна в туалет, другая в душевую. Длинная лавка, ряд шкафчиков для одежды и, чуть в стороне, застеленный клеенкой стол, на котором, кроме микроволновки и электрического чайника, стояли коробки с чайными пакетиками, банки с кофе, сахаром и открытый пакет печенья. Над столом пристроился навесной шкафчик, заполненный разнокалиберными кружками.
— В общем, довольно удобно. А ваша одежда где?
— Вот, самый первый шкафчик мой. У нас, у слесарей, шкафы от входа идут, дальше для водителей, но они реже ими пользуются. В основном всякое барахло хранят.
— Угу. И телефон ваш, значит, сейчас в шкафчике?
— Конечно, где ж ему еще быть? — Михаил Петрович открыл шкаф, порылся там и достал телефон и показал его Котову.
— Позволите посмотреть? — Олег протянул руку.
— Да пожалуйста. Блокировку снять?
— Да. Я хочу посмотреть на список звонков, сделанных вами вчера, скажем так, после обеда.
— Мной? — Теперь Сударушкин смотрел на Олега с откровенным недоумением. — Не звонил я никому, и мне никто не звонил, я же говорил.
— Не сомневаюсь, — заверил его Котов. — Но просто покажите.
Сударушкин пожал плечами, ткнул несколько раз пальцем в экран и, наконец, передал телефон Котову. Ни в шестнадцать двадцать восемь, ни в шестнадцать тридцать два сообщений об исходящих звонках не было. Олег не сомневался, что звонки и к Нине, и в полицию будут стерты, поэтому не удивился и не расстроился.
— А может, вы кому-нибудь свой телефон в это время давали? Вчера, после обеда?
— Да кому мой телефон нужен? У нас у всех свои!
— Мало ли. Например, зарядка села.
— Что-то я вас не понимаю. Я уже который раз говорю, что телефон до конца смены лежал здесь, в шкафчике, а вы опять про звонки. Вы чего хотите-то от меня?
— Сейчас объясню. Только сначала ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос. Давно ли вы знакомы с Ниной Петровной Власовой?
— Не знаю я никакой Власовой, ни Нины, ни Петровны! Кто это вообще такая?
— Это женщина, в квартире которой был убит Борис Сахаров.
— Ух ты! — Глаза Сударушкина загорелись. — Она, что ли, и убила? А почему вы решили, что я должен ее знать?
— Потому что ваш сотовый оператор по запросу из полиции выдал распечатку, в которой четко обозначен звонок на номер Нины Власовой вчера в шестнадцать двадцать восемь.
Михаил Петрович помолчал, потом спросил растерянно:
— И как, по-вашему, это может быть?
— Тут только три варианта. Или вы на самом деле позвонили Власовой, потом стерли сведения об этом звонке, наивно предполагая, что мы не проверим протоколы сотового оператора, а теперь, не менее наивно, врете мне в глаза…
— Не, — перебил слесарь. — Зачем мне врать? И Власовой я никакой не знаю, и что не звонил никому, ребята могут подтвердить. Мы же все вместе тут железки ворочали. Если хотите, на детекторе лжи могу пройти проверку.
— Тогда второй вариант. Вы передали свой телефон некоему, пока неизвестному нам злоумышленнику, который и сделал звонок, стерев потом информацию…
— Не, — повторил Сударушкин. — Никому я свой телефон не давал. Вообще не имею такой привычки, а уж тем более каким-то злоумышленникам. Могу пройти проверку на детекторе лжи.
— Да что вы все с этим детектором! Не нужна нам никакая проверка.
— Да? Жаль. Я, честно говоря, давно мечтал — интересно же. Ребята, думаю, тоже не отказались бы.
— За свой счет — пожалуйста, сколько угодно. Хоть вы один, хоть всем коллективом. Но следствие это не интересует. А вот возможность, что некто завладел вашим телефоном без вашего ведома…
— Не, — в третий раз возразил Сударушкин. — У нас же тут чужие не ходят, только свои. А своим… Зачем им мой телефон? Да и следствие ваше… вы же смерть Бориса Николаевича имеете в виду? А к этому никто из наших никакого отношения не может иметь. Его все уважали.
— Под «нашими» вы кого имеете в виду?
— Ну… наших. Я, Толя, Семеныч тоже. И шофера, конечно.
— А из офиса люди? Данилова, например?
— Кто это?
— Уборщица в офисе.
— Вот про нее ничего не скажу. Я ее и не видел ни разу — нам в офисе делать нечего, если какие вопросы, так Евгений Семеныч туда ходит. А здесь мы сами прибираемся.
Котов огляделся и кивнул. Помещение не выглядело особенно захламленным, но тем не менее было ясно, что здесь «прибираются» мужики.
— Ясно, — кивнул он. — А про Сориных что скажете?
— Господи, да им-то это зачем? Они с Борисом Николаевичем уже столько лет дружат… в смысле дружили. Да и вообще родственники. Или вы что нехорошее узнали?
— Мы пока просто собираем информацию. И все-таки давайте проверим, мог ли кто-нибудь незаметно в вашу раздевалку проникнуть?
— Следственный эксперимент? — оживился Сударушкин. — А давайте, это интересно!
Впрочем, следственный эксперимент слесаря разочаровал по всем пунктам. Во-первых, ничего интересного на самом деле не было. Они с напарником просто занялись делом, через некоторое время Сударушкин увлекся, перестал непрерывно коситься по сторонам и в результате ничего не видел. А во-вторых, выяснилось, что с диванчика, где слесаря отдыхают, дверь в раздевалку